–  Мне казалось, что нам вместе будет легче пережить то, что выпадет на нашу долю.
– Вдруг задиристо блеснули глаза, и Женя решительно проговорила: - Война свела нас, объединила, и я не хочу отдельной судьбы, отдельной жизни. Мы будем вместе, что бы с нами ни случилось.

–  Не обижайся, но я хочу, чтобы ты осталась живой.

–  А ты не хорони себя заранее! Я хочу жить. Но жить рядом с тобой! Быть около тебя. Всегда.

–  И я хочу быть вместе с тобою, но в мирной жизни. Посмотри, вот уже час летят и летят бомбовозы. Они разрушают город, убивают людей. Сколько за этот час они сбросили бомб! А что будет здесь через час? Через три? А к вечеру?

–  Все это мы уже видели с тобой. В Минеральных Водах было не спокойнее и не безопаснее. А ты ведь с сорок первого видишь это. Но мы узнали любовь, и это впервые. И это - главное. У меня только одна просьба: давай будем стараться чаще видеться. Во время боя мы должны видеть друг друга.

–  Это хорошая идея. Буду наведываться к тебе.

–  Я все время буду думать о тебе и искать глазами.

–  Хочу, чтобы ты была спокойной.

–  Постараюсь.

Но было заметно, что она переживает и за себя, и за него, что она просто боится, чтобы не случилось беды. Она вся в смятении, в странно-возбужденном состоянии, словно ее бьет лихорадка, и лицо бледное. Сначала он подумал, что это от бессонной ночи, теперь же понял - она волнуется, у нее до предела напряжены нервы, но держится, хочет показать, что спокойна.

Подошел Райков и доложил, что пока все спокойно, но из-за сада, где-то в глубине вражеского тыла, слышен гул, похожий на шум танковых двигателей. Но какого-то движения пока не замечено.

Ефрейтор разостлал на бруствере хода сообщения свою неизменную попонку с Темляка, которая служила скатерью-самобранкой, на нее положил полотенце, а на него положил чурек и бутылку, заткнутую кукурузной кочерыжкой.

–  Что ты, старик!
– удивился Оленич.

–  Время позавтракать. Потом некогда будет.

–  Ну, ладно. А бутылку зачем? Что в ней, неужели рака, самогон?

–  Нет, это не водка и не вино, а мед.

–  Где взял это богатство? Вчера не было меда.

–  Вчера не было, сегодня есть.
– Еремеев еще больше сморщил лицо, прищурил глаза: - Из кухни передали по случаю повышения в звании.

–  Ты чего хитришь? Какая кухня?

–  Разве нет? Сказали - из кухни.

–  Признайся, выпросил у кабардинца?

В разговор вмешалась Женя:

–  Не придирайся к старику. Он отлично придумал! Надо же как-то отметить такое важное событие. Разве ты не рад? И вообще, Андрей Петрович, тебе не идет, когда ты гневаешься.

–  А ты помолчи!… Бери, ешь.

Женя отглотнула немного из бутылки и с наслаждением облизывала губы. Совсем неожиданно, как снег на голову, из кустов вышел Николай Кубанов. Он сразу оживился, повеселел, хотя видно было, что устал до чертиков, лицо осунулось, буйный чуб не вился, как обычно, а сник и прилип ко лбу.

–  Ха, лейтенант Оленич неплохо устроился!

Женя перебила:

–  Старший лейтенант!

–  Ах, старший лейтенант! Ну, тогда понятно. Это же совсем другое дело! Позавидуешь: звание, красивая девушка, бутылочка…

–  Присаживайся, - пригласил Андрей.
– Ты, наверное, голодный как волк.

–  Хорошо бы пожрать маленько. Но некогда. Забежал на минутку - передохнуть. Еле проскочили…

–  Как Темляк?

–  Знаешь, до сих пор тоскует по тебе. Хотя отношения у нас налаживаются. Ну, мне пора: в штабе я должен быть через полтора часа. Побежал! «Языка» тащим, тяжело. После боя встретимся. Пока!
– Николай махнул рукой и даже не улыбнулся на прощанье - то ли устал, то ли грустно расставаться - и скрылся за кустами.

Подул ветерок, и посыпалась листва. Один багровый листочек зацепился за волосы Жени, Андрей снял его, а она посмотрела вверх, в небо.

–  Золотая осень, - проговорила Женя, - золотая пора.

Оленич незаметно вздохнул: он любил эту пору года, «бабье лето», время прозрачных осенних красок, свежего воздуха, бездонной голубизны неба. Он не помнил, почему полюбил осеннее время, что было причиной его душевного подъема именно в дни буйства красок, тишины и преддверия ненастья, как он пришел к ощущению этой красоты, но эта пора восхищала и волновала.

Стояли рядом и молчали, словно прислушивались к мыслям и чувствам друг друга. Невдалеке прошелестели кусты, и они вздрогнули от неожиданности, Женя невольно прижалась к Андрею. Из кустов выскочил запыхавшийся боец-пехотинец. Увидев двух офицеров, он растерянно остановился и хотел броситься назад. Оленич крикнул:

–  Стой! Кто такой? Откуда?

Крупный детина, без оружия, оглянулся с виноватым видом:

–  Да я, товарищ лейтенант, с правого фланга… Хотел проскочить на левый, там у меня землячок, проведать, покуда не поднялась эта кутерьма.