–  Пропал фляга! Йок вода. Где татарин возьмет другой фляга? Абдурахман хочет пить. Нет вода - нет сила! Командир, - обратился он плачущим голосом к Райкову, - что будем делать?

–  Как же так? Сам целый, а фляга с дыркой?

–  Осколок бомбы пробил. Отскочил от головы Захарки, попал в мой фляга! Йок фляга.

Смеялись все. Райков схватился за живот:

–  Ой, не могу! Нет моих сил! Захар, Захар! Дай хоть потрогать твою бронированную брянскую голову.

С наблюдательного поста донеслось:

–  Немцы! Немцы идут!

И сразу установилась в окопе мертвая тишина. Райков, еще не видя, где немцы, скомандовал:

–  Приготовиться, братцы!

И лишь после этого припал к краю бруствера, чтобы лучше сориентироваться. Оленич находился в своем окопе, и ему очень хорошо было видно, как солдаты противника уже не плотными шеренгами, а рассредоточенно кинулись от сада ускоренным шагом, некоторые бегом - к реке, начав строчить из автоматов еще издали.

Но и на этот раз врагу не удалось не то что переправиться на правый берег, но даже войти в холодную воду, которая так вожделенно поблескивала, переливаясь и струясь через камни и валуны. Солдаты снова залегли за камнями, даже прятались за кусты. И чтобы приглушить немного огонь со стороны обороняющихся и дать возможность отойти в сад пехоте, по переднему краю ударили немецкие минометы. Мины ложились достаточно близко, заставляя пригибаться в окопе. Послышались призывы о помощи, крики и стоны раненых.

«Надо посмотреть, что где делается», - подумал Андрей и поднялся, отряхнулся, привел себя в надлежащий вид.

–  Старшина Костров!

–  Здесь!

–  Ухожу к Гвозденко и Туру. Остаетесь за меня. Усилить наблюдение за противником. Держаться до последнего патрона.

–  А потом?

Оленич увидел, как у старшины лукаво сверкнули глаза, сказал:

–  И потом держаться!

Как только минометный огонь приутих, Оленич кинулся на левый фланг. Он знал, что там опытный командир-огневик Полухин, но все же хотелось самому посмотреть на своих ребят, увидеть их во время боя, может быть, поддержать, чем-то помочь. Так же, как и на правом фланге, где взял на себя ответственность Истомин.

До отделения Гвозденко оставалось с полсотни метров, когда по позициям батальона Полухина ударили пушки: они стреляли из-за холмов. Снаряды ложились на семьдесят - сто метров сзади передовой и вреда обороне нанести не могли, но под огнем оказались тылы - санпункт, пункт связи, командный пункт. В памяти возникло Женино освещенное луной лицо. А днем - ни после первой, ни после второй вражеской атаки - он ее не видел. Как она держится? Ведь нервничала перед боем.

Снаряды ложились все ближе к линии окопов. И Оленич уже бежал почти в зоне огня. Все чаще над ним пролетали со свистом осколки и его осыпало пылью, поднятой взрывом. Однажды он услышал угрожающий свист и упал ничком на дно хода сообщения. Снаряд разорвался в нескольких шагах впереди на самом бруствере. Взрыв оглушил, на голову посыпался песок, полетели ветви.

Рядом послышался стон. Оленич кинулся на голос: по песку полз раненый боец, оставляя за собой кровавый след.

–  Погоди, солдат, погоди, - прошептал Андрей, склоняясь над раненым.
– Сейчас я тебя перевяжу.

–  Ноги… Ноги мои…

Красноармеец был ранен в обе ноги. Оленич кое-как перетянул ему ноги выше ран. Боец опять было со стоном, приговаривая «ноги, мои ноги», пополз, хватая руками песок.

–  Подожди… Сейчас тебя отнесут в медпункт, перевяжут как следует… Полежи минутку.

Оленич пробежал еще несколько метров, наткнулся на бойцов и приказал, чтобы доложили командиру отделения - рядом лежит раненный в обе ноги боец, нужно его доставить в медпункт.

–  Исполним, товарищ командир.

Оленич двинулся дальше и через минуту свалился в окоп к пулеметчикам. Ребята подхватили его на руки, послышался обеспокоенный голос Гвозденко:

–  Вы не ранены, товарищ командир?

–  Нет. Со мною все в порядке. Что у вас?

–  Передышка!
– воскликнул Гвозденко.

–  Не думаю, - возразил Оленич.

Так оно и вышло: не прошло и получаса, как на вершинах возвышенностей показались цепи фашистских солдат. Спустились в лощину и двинулись к реке, но продвигались они медленно и наконец остановились. И тут Гвозденко увидел, что из сада стремительно выбежали сотни две солдат, в основном автоматчики. Они на ходу поливали огнем передний край обороны настолько плотно и метко, что не давали возможности поднять голову. Не успели стрелки батальона и пулеметчики опомниться, как фрицы оказались у самой реки.

–  Приготовить гранаты!
– скомандовал Гвозденко и сам достал из сумки две гранаты-лимонки.

–  А противник явно отдает предпочтение вашему участку огневой позиции, - отметил Оленич.

–  Еще бы! Мы ведь взяли раненого автоматчика во время атаки.

–  Живой?

–  Живой. Где-то на перевязочном пункте.

–  Почему не доложили?

–  Тут был комиссар Дорош.

–  Все равно я должен был знать! Взяли его вы, пулеметчики?

–  Да.

–  Вот видишь, а я не знал.