Сколько раз повторялось примерно такое же безумие, и вновь поле смерти, вновь падают солдаты. Останется ли кто-нибудь здесь в живых? Но думать об этом нельзя, потому что идет бой, есть враг, который хочет тебя убить, значит, ты первым должен убить его, если хочешь выжить. И ничего иного быть не может.

И вдруг Оленич оказался в конце траншеи. Дальше хода сообщения не было. И только в последнем окопе оказались сержант и рядовой боец с ручным пулеметом и двумя дисками.

–  Дальше окопов нет, товарищ старший лейтенант, - доложил сержант.

–  Никакой обороны?
– удивился Оленич, хотя и предполагал, что тут может не оказаться наших бойцов.

–  Ни одного человека, - подтвердил солдат.

–  Мы с пулеметчиком - последние живые люди, - добавил сержант.

–  Но ведь из-за леса нам в тыл могут выйти танки!

–  Капитан так и сказал. Он даже послал в штаб полка связного с донесением, чтобы прислали батарею сорокапяток.

«Никто уже не пришлет ни пушек, ни солдат, - подумал Оленич.
– Скоро тут все будет кончено. И как только пройдет бронепоезд, так этот оборонительный рубеж потеряет значение». Мысли эти были страшные, может быть, даже страшнее заградотряда за спиной, потому что это была правда - все, кто на этом плато, обречены. Но об этом здесь знают только двое, он, Оленич, и капитан Истомин.

–  Давно ушел комбат?

–  Четверть часа… Его унесли.
– Сержант говорил так, словно и сам уже не был живым.

–  Как это - унесли? Почему?

–  Капитан тяжело ранен. В живот.

Впервые за этот день Андрея охватило отчаяние. Хотелось закричать, заплакать от тоски и горя, упасть на землю и затеряться в пыли. Но он только прикрыл глаза и стиснул зубы: надо сдержаться. Он понимал: нужно что-то делать… Посмотрел на сержанта:

–  Где командир взвода?

–  Убило в обед.

–  Сколько людей осталось во взводе?

–  Шестнадцать.

–  Назначаю тебя командиром взвода. Собери всех в одну группу. Чтобы это был подвижной огневой отряд - весь этот участок будешь держать. Прикажу пододвинуть к тебе станковый пулемет. Сержант Коляда и ты - отвечаете за правый фланг. Где пэтээр?

Но сержант промолчал. Оленич не мог понять его молчания. Тут что-то не так!

–  Кто понес капитана в санпункт? Они возвратились?

–  В том-то и дело, что не вернулись… А понесли сержант и боец, которые пришли с ним.

–  У вас тут была недавно стрельба. Это тогда произошло? Расскажи, как было.

–  Изменник у нас оказался… Нет, не пехотинец, а пэтээровец.

–  Какой изменник?

–  Крыж. Он попробовал сбежать… Перебежать к немцам. Поднял на штыке белый платок и бросился бежать к берегу. А тут ему на пути встал капитан. Крыж с ходу выстрелил в живот Истомину и прыгнул с обрыва.

–  Значит, на ваших глазах произошло?

–  Меня не было, вот пулеметчик видел все… Расскажи, - попросил сержант бойца с ручным пулеметом.

–  Было затишье. Мы уселись перекурить. И Крыж тоже. Сел он в сторонке и начал тихонько читать молитву. Мы привыкли к его набожности и уже не обращали внимания. Вдруг он как схватится, как закричит: «Хватит! Навоевались! Всю матушку-Русь отмерили Адольфу Гитлеру! Да и что мы можем против силы божьей?» Нацепил на винтовку платок, поднял кверху и кинулся к берегу. А тут капитан Истомин появился: «Стой, подлец! Убью, сволочь!» Крыж обернулся и, опустив винтовку, выстрелил прямо в капитана… И прыгнул вниз. Мы подбежали, стреляли в него, бросили даже гранату. Но он как провалился. Да кто же мог знать, что среди нас такая мразь!

Крыж! Оленич вспомнил: это же тот самый, которого пощадил Истомин в Минводах. Это он уже здесь рыскал по передовой, разыскивая «земляков». Оленич так явственно представил рану в животе у Истомина, что у него самого закрутило в кишках и затошнило. Но необходимо было успокоиться и уточнить обстоятельства всего происшедшего. Успокоиться, чтобы легче сориентироваться и осмыслить создавшееся положение. Ведь если Истомин ранен опасно, то старшим на всем плато остается он, Оленич. И на него ложится ответственность за оборону. Необходимо срочно разыскать Истомина.

–  Еремеев, ты здесь?
– спросил Оленич.

–  Тут, - отозвался ординарец, выходя из-за поворота траншеи.

–  Пойдем по их следу. Они могли попасть под мины.

Оленич почувствовал отчаянную усталость, словно какой-то неимоверный груз давил на него, невидимая сила пригибала к земле. Это состояние напугало и смутило его. Он бежал по песчаной земле, песок казался раскаленным и прожигал подошвы сапог. Сознание страшной несправедливости душило его, и он чуть ли не вслух стонал: «Истомин! Истомин! Капитан! Где же ты?»