Молчание так затянулось, что я со страхом подумала — старик уснул или же ускользнул в такую даль, куда я за ним последовать не смогу. Потом он вздохнул и протянул в темноте руку, вложив холодные пальцы в мою ладонь.

— Леон Митчелл, — медленно произнес он. — Так это все из-за него?

Леон Митчелл. Я мог бы и раньше догадаться. Мог бы догадаться с самого начала, что за всем этим стоял Леон Митчелл. Ходячее воплощение неприятностей. Из всех моих призраков он один так и не нашел покоя. И из всех моих мальчиков он тревожит меня чаще всего.

Однажды я говорил о нем с Пэтом Слоуном, пытаясь понять, что именно произошло и мог ли я что-то еще сделать. Пэт заверил меня, что нет. Я ведь стоял тогда на балконе. Мальчики находились подо мной, на крыше часовни. Смотритель уже появился. Я не мог слететь туда, как Супермен, — а как иначе предотвратить трагедию? Все случилось так быстро. Никто бы этого не остановил. Но судить задним числом — обманчивый способ, обращающий ангелов в негодяев, а тигров — в шутов. С годами все, в чем был так уверен, тает, будто зрелый сыр. На воспоминания нельзя положиться.

Мог ли я остановить его? Вы не представляете, сколько раз я задавал себе этот вопрос. В предрассветные часы это кажется возможным, события вновь разворачиваются с отчетливостью сновидения — снова и снова падает мальчик четырнадцати лет, и на этот раз я там — там, на своем балконе, как разжиревшая Джульетта, и в эти часы я так ясно вижу Леона, вцепившегося в ржавый выступ, сломанные ногти, впившиеся в рассыпающийся камень, его глаза, переполненные ужасом.

— Пиритс?

От моего голоса он вздрагивает. Властный голос, так неожиданно раздавшийся в ночи. Он инстинктивно смотрит вверх, его хватка ослабевает. Может, он вскрикивает, начинает подтягиваться, подошвы упираются в проржавевший металл.

А потом начинается, медленно и в то же время невероятно быстро, и у него есть еще секунды, целые секунды, чтобы подумать об этом зеве пустоты, этой кошмарной темноте.

Вина, набирающая скорость, подобно лавине.

Память — снимки на темном фоне.

Ряд костяшек домино — и растущая уверенность, что все из-за меня, что не крикни я в тот миг, и может быть… может быть…

Я поднял глаза и увидел, что мисс Дерзи смотрит на меня в упор.

— Скажите, кого же вы обвиняете?

Диана Дерзи не ответила.

— Скажите мне.

Колика (которая не колика) вцепилась в бок: но через столько лет потребность узнать оказалась еще болезненнее. Я посмотрел на нее, такую спокойную и безмятежную, ее лицо в тумане — как у Мадонны эпохи Возрождения.

— Вы были там, — с усилием сказал я. — Это из-за меня Леон упал?

«О, как вы умны, — подумала я. — Мой аналитик могла бы кое-чему у вас поучиться». Швырнуть в меня мое же чувство — возможно, надеясь выиграть время…

— Пожалуйста, — попросил он. — Мне нужно знать.

— Зачем?

— Он был моим учеником.

Так просто, так обезоруживающе. Мой ученик. Внезапно захотелось, чтобы он вообще сюда не приходил, или же надо было разделаться с ним, как с Кином, легко и без нервотрепки. Да, ему было плохо, но это мне сейчас не хватало воздуха, это на меня готова была обрушиться лавина. Я хотела рассмеяться, в глазах у меня стояли слезы. Неужели после всех этих лет Рой Честли обвиняет себя? Как это благородно. Как это ужасно.

— Вы еще скажите, что он был вам как сын.

Голос дрожал, и насмешка плохо удалась. Честно говоря, меня просто трясло.

— Мои погибшие мальчики. — Он пропустил насмешку мимо ушей. — Тридцать три года в школе, а помню каждого. Их фотографии на стене у меня в гостиной. Их имена у меня в журналах. Хьюит в семьдесят втором. Констебль в восемьдесят шестом. Джеймстоун, Дикин, Стейнли, Паулсон… Коньман… — Он помолчал. — И конечно, Митчелл. Разве я мог о нем забыть? Маленький мерзавец.

Знаете, иногда это случается. Невозможно любить их всех, хоть и стараешься относиться к ним одинаково. Но иногда попадается такой — вроде Митчелла или Коньмана, — что, как ни старайся, полюбить его невозможно.

Исключен из предыдущей школы за то, что соблазнил учителя, избалован донельзя родителями, лжец, наркоман, мастер манипулировать людьми. Да, он был умен — даже обаятелен. Но я знал, что он собой представляет, и сказал ей об этом. Испорчен до мозга костей.