— Что вы, я вам не отдам. Вы не представляете, какая это ценность, — сказал Урицкий.

Как опытный революционер, он отлично понимал, что теперь Апрельские тезисы, провозглашенные Лениным, вызовут живую и острую реакцию всех слоев общества, привлекут внимание всех партий и прессы. Нужно постараться как можно скорее опубликовать их в «Известиях», изложив с максимальной точностью, чтобы не дать возможности противникам извратить, переиначить сказанное. Поэтому он сам занялся подробной расшифровкой записей, порой, действительно, напоминающих стенограмму.

На другой день после выступления Ленина в Таврическом дворце Бонч-Бруевич опубликовал в «Известиях» статью о торжественной встрече вождя на Финляндском вокзале. Как и следовало ожидать, на автора набросились меньшевистско-эсеровские лидеры Исполкома Петросовета.

— Необходима реформа «Известий», — шумели они, — этот влиятельный орган служит только расшатыванию наших позиций.

Воспользовавшись конфликтом редакторского меньшевистского состава с Бонч-Бруевичем, меньшевики вынесли на заседание Исполкома Совета вопрос об «Известиях». На этом же заседании была создана комиссия по реорганизации «Известий».

Возмущенный выпадами меньшевиков против Ленина, Бонч-Бруевич даже хотел выйти из состава редакции, но Владимир Ильич запротестовал:

— Ни в коем случае но уходите сами. Нам важно использовать возможность публикации в «Известиях» своих статей и резолюций. И мы должны ее использовать.

Несмотря на огромное значение для революции Апрельских тезисов, опубликовать их в «Известиях» Урицкому так и не удалось. Однако в номере от 5 апреля было опубликовано сообщение Ленина «Как мы доехали» — об обстоятельствах проезда через Германию группы политических эмигрантов, возвращающихся из Швейцарии в Россию, сделанное им на заседании Исполнительного комитета Петросовета.

Ох как извратили этот материал буржуазные газеты! С какой злобой и изобретательностью!

Бонч-Бруевич боролся. Он выступал на Исполкоме Петросовета о прекращении травли Ленина. Но чего стоят самые пламенные и правдивые слова, если их не хотят слушать?! Единственно, что ему удалось, это опубликовать 17 апреля в «Известиях» подготовленную вместе с Урицким передовую статью «Чего они хотят?». В этой статье были разоблачены планы реакции относительно Ленина. Статья призывала обуздать тех, кто хотел применить «насилие к человеку, всю жизнь свою отдавшему на служение рабочему классу, на служение всем угнетенным и обездоленным».

Естественно, что после этой статьи обстановка в редакции накалилась до предела. У Моисея Соломоновича Урицкого состоялся серьезный разговор с Чхеидзе и Даном, рассчитывающими найти в нем союзника в борьбе с большевиками. Но Урицкий, со свойственным ему спокойствием, выслушал их и поднялся со стула:

— Простите, но я целиком и полностью согласен с Бонч-Бруевичем. С вами мне не по пути. С сегодняшнего дня я себя сотрудником «Известий» не считаю.

Бонч-Бруевич еще какое-то время, пока это было возможно, оставался в составе редакции, но в середине мая сдал мандат члена редакции и сосредоточил свои журналистские силы в большевистской газете «Правда».

А Моисей Соломонович Урицкий стал одним из редакторов журнала межрайонцев «Вперед».

Выступления Владимира Ильича Ленина на заседаниях Исполкома Петроградского Совета, длительные беседы с Бонч-Бруевичем, Стасовой и другими большевиками, с которыми он теперь постоянно общался, окончательно убедили, что в период двоевластия, образовавшегося в результате Февральской революции, правда на стороне большевиков.

И вот 14 апреля 1917 года Урицкий принял участие в Петроградской общегородской конференции РСДРП (б), на которой с большим докладом выступил Ленин.

В решениях конференции указывалось, что нигде нет сейчас такой свободы, таких революционно-массовых организаций, как в России, и «поэтому нигде в мире не может быть совершен так легко и так мирно переход всей государственной власти в руки действительного большинства народа, т. е. рабочих и беднейших крестьян».

5 мая 1917 года, когда белая петроградская ночь не пускала даже сумерки в квартиру Урицкого на Васильевском острове, в дверь гулко постучали. Моисей Соломонович никого не ожидал, а каждый стук в дверь привычно вызывал ощущение опасности. Инстинктивно спрятав под подушку очередную статью, он подошел к двери.

— Что, брат, загордился, старых друзей не впускаешь, — раздался на лестничной площадке хорошо знакомый голос. Неужели Чудновский?

Урицкий широко распахнул дверь. Перед ним стоял элегантный молодой человек в сером отлично сшитом костюме с золотистым модным галстуком. Тщательно выбритое лицо загорело. Энергичным, привычным движением он отбросил со лба непокорные, густые волосы.

— К тебе первому, не считая старых друзей, у которых остановился, — после приветствия сказал Чудновский. — Хочу разобраться в обстановке. Да и по настоящему делу руки истосковались: последнюю статью в Нью-Йорке сдал более двух месяцев назад.