В связи с перебазированием авиационных заводов и реорганизацией производства, а также оперативными потерями в боях осенью 1941 года советские ВВС ощущали острую нехватку самолетов и с нетерпением ожидали поставок боевых машин, обещанных Англией и США.

Первыми 7 сентября 1941 года прибыли 24 истребителя «Харрикейн-11 А», которые использовались на северном участке фронта. Вскоре после этого через северные порты в Россию поступила первая партия из 170 американских истребителей Кэртисс-Р-40 «Томагавк». Эти самолеты — русские пилоты их не любили — использовались на всех фронтах, в том числе и под Москвой.

Всего за время войны Англия и США поставили Советскому Союзу 18 865 боевых, транспортных и учебных самолетов различных типов, кроме того, 638 самолетов было потеряно при транспортировке.

В многочисленных статьях и книгах, посвященных войне на советско-германском фронте, появившихся после войны, утверждается, что эти союзнические поставки самолетов помогли русским в 1942 году переломить ход войны в воздухе. Но эти утверждения абсолютно лживы. Дело в том, что многие из самолетов, поставлявшихся Советскому Союзу, значительно уступали военной авиационной технике, которая в массовом количестве выпускалась советскими авиационными заводами. Это относится, безусловно, к таким самолетам, как «харрикейн» и «томагавк». Истребители Белл Р-39 «Эркобра» и Р-63 «Кингкобра» поставлялись главным образом потому, что они не отвечали оперативным требованиям американских ВВС, хотя русские летчики с похвалой отзывались об этих самолетах. [100]

Безусловно, поставленные союзниками самолеты помогли русским завоевать господство в воздухе. Однако не следует забывать тот факт, что с июня 1941 по декабрь 1944 года советская авиационная промышленность выпустила огромное количество самолетов — 97 тысяч, так что вклад союзников никоим образом не может считаться решающим.

В мрачные дни 1941 года эти первые поставки самолетов имели скорее важное моральное значение, ибо несмотря на успешную оборону Москвы, положение на всех остальных фронтах для русских оставалось тяжелым. Ленинград был окружен, и в нем начинался голод. Русские организовали срочную переброску по воздуху продовольствия. Имевшая численное превосходство немецкая авиация совершала ежедневные налеты на осажденный город.

На южном крыле гигантского фронта танковые дивизии генерала фон Клейста 21 ноября захватили Ростов, но надолго задержаться в этом городе немцам было не суждено. Благодаря важным разведывательным данным, которые сумел добыть на своем МиГ-3 Александр Покрышкин, советское командование своевременно узнало о расположении немецких частей и направлении их главного удара. Оно сумело передислоцировать свои силы и 28 ноября, нанеся удары с севера и юга, выбить немцев из Ростова.

Отступив от Ростова, немцы организовали оборону на реке Миус. В последовавшие затем недели Покрышкин, награжденный орденом за успешную разведку, и его эскадрилья участвовали в многочисленных воздушных схватках над линией фронта, прикрывая штурмовики, атакуя немецкие «Юнкерс-87», сражаясь с «мессершмиттами». Во время этих операций Покрышкин старательно отрабатывал собственные приемы воздушного боя, внимательно изучал тактику противника, охотно делился своим опытом с молодыми пилотами, собиравшимися вечерами у него в палатке. Мудрость и дальновидность инструктажа Покрышкина наглядно подтверждается всего одним фактом: 30 летчиков, которые участвовали в первых боях под его руководством, стали впоследствии Героями Советского Союза, а шестеро из них дважды удостаивались Золотой Звезды. За время войны только они уничтожили 500 немецких самолетов. Одним из его учеников был Александр Клубов.

Когда Германия напала на Советский Союз, немецкие летчики пренебрежительно считали — и этому способствовала нацистская пропаганда — большинство русских пилотов невежественными, безынициативными роботами, и первые крупные успехи люфтваффе, казалось, подтверждали это впечатление. Но русские быстро усвоили горькие уроки тяжелых месяцев 1941 года, и в гигантских сражениях следующего года все большее число советских пилотов такого масштаба, как Клубов, который с пятьюдесятью победами за время войны стал пятым по числу сбитых самолетов советским асом, начали пробивать бреши в рядах люфтваффе. [101]

К концу февраля 1942 года советское наступление начало выдыхаться. Дни стали длиннее, солнце пригревало, для вермахта период тяжких зимних испытаний подходил к концу. Красная Армия, несмотря на отдельные успешные операции вроде выхода в феврале к Великим Лукам, уже исчерпала свои силы и средства. Великолепные дальневосточные дивизии истратили и истощили себя в непрерывных трехмесячных боях в тяжелых условиях суровой зимы.

С приближением весны перед воюющими сторонами на очереди стала важная проблема: определить намерения противника и уточнить свои планы на летнюю кампанию, которая начнется после распутицы.

Как только фронт стабилизировался и появилась возможность накапливать стратегические резервы, большинство немецких генералов стало склоняться в пользу возобновления наступательных операций летом 1942 года. Возникла полемика о масштабах летнего наступления.

Задним числом многие оставшиеся в живых немецкие генералы заявят после войны, что они были сторонниками проведения ограниченных наступательных действий, поскольку широкое наступление было бы «азартным и опасным риском». Если так, то это еще один пример (которым, кстати говоря, изобилует Восточная кампания) неспособности генерального штаба ОКХ дать правильную оценку общего стратегического положения Германии. Получается, что генералы из штаба ОКХ признают, что летняя кампания 1942 года в России рассматривалась ими как узкая тактическая проблема в отрыве от других международных событий, которые делали настоятельно необходимым для Германии выиграть войну именно в этом году или рухнуть под тяжестью огромной промышленной мощи коалиции трех великих держав.

В свое оправдание немецкие генералы ссылаются на то, что их не приглашали на совещания по экономическим проблемам, где обсуждались потребности Германии в зерне, марганце, нефти и никеле, и что Гитлер «не посвящал» их в эти аспекты стратегии. Но это явная неправда. Гитлер подчеркивал значение экономических факторов, стоявших за его решениями, при каждом случае, когда ему приходилось убеждать своих военачальников. Ясно одно: генералы либо не понимали Гитлера, либо они — что представляется наиболее вероятным — норовят сейчас создать совершенно неправильное представление о нем, как это делает, например, заместитель начальника генерального штаба ОКХ генерал Блюментрит, утверждающий, что «Гитлер не знал, что ему делать — об отводе войск он и слышать не хотел. Он считал, что должен что-то предпринять, а это могло быть только наступление».