Шрифт:
— Так ты ревнуешь меня к прошлому? Поверь, ни одной женщине не выпадало такой большой любви, как та, которую я сберег в моем сердце для тебя!
Тамар продолжала молчать. Тараш вспылил.
— Или ты любишь кого-нибудь?
— Видишь ли…
Только успела она произнести эти слова, как Тараш, точно одержимый, кинулся к ней, прижал к груди и стал неистово целовать. Целовал глаза, лоб, щеки. Когда же прижал свои губы к ее губам, она вырвалась и вскочила на ноги.
— Я могу быть лишь другом тебе, — сказала она, и голос ее дрожал. — Если этого для тебя недостаточно, тогда нам не надо больше видеться. Не приходи больше в наш дом.
— Впрочем, — прибавила она, — ты можешь навещать Каролину, ведь вы с ней дружите.
Тараш понял, что означало в эту минуту упоминание о Каролине. Он не знал, что сказать. В памяти возникла ночь, проведенная с Каролиной во дворе Илорского храма.
Присев на торчавшее из земли корневище дуба, он оперся локтями о колени и охватил руками разгоряченную голову.
Тамар плакала, сидя на пне.
Не допытываясь о причине ее слез, он помог ей встать. Молча двинулись они по той же дороге домой.
Где-то кричала сова, издали доносился сонный лай собак.
Так прошли они весь лес и достигли фруктового сада Тариэла Шервашидзе.
И опять почудилось Тамар, что кто-то третий, подглядывающий, шагает за ними по пятам.
У калитки Тараш шепотом спросил:
— Значит, пятнадцатого августа вы с Арзаканом едете в Тбилиси?
— Собираемся.
Тамар вошла в калитку и, обернувшись, — «Мисоуст!» — позвала она тихим, еле слышным голосом. Тараш вздрогнул, бросился к ней.
— Знаешь, ты очень меня рассердил, потому я обошлась с тобой так резко.
— К чему ты говоришь это, Тамар?
— Я сказала, чтобы ты не приходил больше к нам. Нехорошо это вышло, но ты меня рассердил, я и сказала. Я думаю, что мы все-таки останемся друзьями и ты будешь по-прежнему приходить к нам.
В голосе девушки слышалось сильное волнение. Она открыла сумочку.
— Да, чуть не забыла! Даша нашла в лесу твою записную книжку, вот она.
Тараш закусил губу. Не проронив ни слова, взял из ее рук блокнот.
— До свидания, — сказала Тамар.
Он молча поцеловал протянутую ему руку.
УДИЛЬЩИКИ
Лежа на балконе, Арзакан прислушивался к ночным звукам. В хлеву надрывно мычала корова. Ветер шуршал сухими стеблями кукурузы, и порой казалось, что какое-то чудовище продирается через кукурузное поле.
Потом новый порыв ветра накидывается на осину, сотрясая ветки с такой силой, как будто это хлопают корабельные паруса.
Арзакан встал рано, в плохом настроении.
Сильная засуха стояла в то лето в Окуми, и далеко вокруг земля потрескалась от зноя. Сгорела кукуруза. Остановились по всей равнине мельницы.
Старики по-своему истолковывали бедствие.
— Чего хорошего можно ожидать? Разогнали волхвов наковальни, позакрывали церкви, сожгли дуб в Дурипши, — вот и поразила нас божья кара!
Так говорили старики, а деревенские кулаки с жаром поддакивали им.
Подняли голову бывшие волхвы. Зашевелились, зашептались гадалки, ворожеи, заклинатели.
Суеверный страх охватил крестьян. С тревогой прислушивались они к разговорам о втором пришествии.
Знойные дни сменялись лунными ночами.
Целыми селами поднимались крестьяне, отправлялись к столетним дубам или шли в Илори, и сотни голов скота приносились там в жертву святому Георгию…
Стотридцатилетний Какачиа Киут говорил:
— Хвала Илорскому святому Георгию! Никогда еще не жертвовали люди столько овец и коз!
Невероятные россказни ходили в народе.
Кулаки подливали масла в огонь, раздували панику.
И вскоре почти все сельчане стали смотреть на Арзакана с неприязнью.
При его появлении начиналось перешептывание, старики кривили губы, отводили глаза.
Заволновалось, забаламутилось село.
По ночам кулаки закалывали телят, рабочий скот и наваливались на еду. Пьянствовали, честили большевиков, предсказывали пришествие антихриста.
Днем сплетничали, шептались, прощались с волами и буйволами, которых зарежут ночью, целовали их в глаза.
Кулаки ссорились с бедняками, зато укрепили мир и согласие между собой.
За Кнутами была кровь Аланиа. Но теперь Аланиа пригласили Кнутов, закололи трех яремных быков, и женщины Кнутов усыновили аланиевых юношей, дав им прикоснуться зубами к своим сосцам. Под конец оба рода побратались.