Шрифт:
Зато справа пули сыпались градом.
Маузер Арзакана молчал.
«Ну-ка, подойдите сюда, если хватит духу!» — злобно думал юноша. Решено: он всадит в них шесть пуль, седьмую же прибережет для себя.
Вдруг видит: на расстоянии ружейного выстрела спешились три тени, отвели лошадей в кустарник, влево от шоссе.
— Не подстрели коня, бичо! [28] — вырвалось у одного из трех.
«Не подстрели коня?» — Сначала Арзакан подумал, что его обманул слух. Но нет, он ясно слышал эти слова. И обрадовался.
28
Бичо — мальчик, парень.
Вдруг все трое легли на шоссе и подняли стрельбу. Арзакан затаился в своей засаде, держа в руке маузер со взведенным курком.
Те снова встали. Сделав перебежку, падали на землю и стреляли.
Машина словно ожила, гудел чугунный бегемот.
Арабиа метался, силясь подняться на дыбы.
Трое внезапно прекратили стрельбу и пропали из виду.
Арзакан всмотрелся в темноту и вдруг увидел их почти перед собой: они смело приближались к машине.
— Должно быть, сдох, — сказал по-абхазски верзила, шедший посередине.
— А может, патроны вышли, потому и молчит? — заметил другой. И в тот же миг Арзакан выстрелил в среднего, того, который сказал «Сдох».
Схватившись за живот, верзила упал на колени посреди дороги. Но пока Арзакан вылезал из-под машины, товарищи успели оттащить раненого в кусты.
Выйдя из прикрытия и сделав несколько шагов в сторону кустарника, Арзакан еще выстрелил. Прислушался. Полная тишина.
Вернулся и вскочил на Арабиа.
Это случилось в прошлую субботу.
Дома Арзакан ни словом не обмолвился о происшествии.
И все же на другой день весь Окуми знал об этом.
Кац Звамбая в глубине души гордился тем, что его сын вышел молодцом из такой опасной схватки.
И все-таки он не мог простить Арзакану, что тот вступил в колхоз. Ведь неизбежно возникнет вопрос о разделе отцовского хозяйства, и тогда весь дом, «полная чаша», пойдет прахом!
Арзакан терпеливо разъяснял старику, что для него же будет лучше, если он тоже войдет в колхоз.
Вскоре после нападения, за обедом, отец и сын поспорили.
Первый раз в жизни Арзакан позволил себе нагрубить отцу.
Кац рассвирепел, сбросил на пол посуду, толкнул ногой стол и опрокинул его. Стол ударил Арзакана по ноге, но он даже не охнул. Закусив губу, встал и, сердитый, вышел во двор.
Это молчание сына еще больше взбесило Кац Звамбая, и всю свою злобу он обрушил на жену.
Хатуна ни разу в жизни не осмелилась не только поперечить в чем-нибудь мужу, но даже назвать его по имени.
— Успокойся, — говорила она со слезами на глазах, подбирая посуду и ставя ее на место.
— Убирайтесь оба из моего дома! Идите пасти колхозных коров и знайте, что даже иголку не позволю я вам унести! — кричал Кац Звамбая, стуча кулаком по столу.
На другой день после этой ссоры Арзакан сказал матери, что уезжает в Тбилиси учиться.
Хатуне тоже не нравилось, что Арзакан вступил в колхоз, но тем не менее она держала сторону сына.
— Лишь бы ты был жив и здоров, а остальное как бог даст, — говорила мать, — и дом, и земля, и скот. Лишь бы тебя сохранил святой Георгий Илорский, а буйволов и коров пусть отдаст волкам на растерзание, если такова его воля.
Ночью Арзакан видел, как мать бесшумно встала с постели и, опустившись на колени перед иконой, истово молилась:
«Всемогущий святой Георгий! Сохрани моего Арзакана от пули, от злого языка, от завистливого взгляда и наговора! Семерых сыновей отняла у меня смерть, оставь же мне, святой Георгий, старшего сына…»
Проливая горючие слезы, жарко просила:
«Пресвятая богородица Мария, ты сама мать и знаешь, как горько терять сына. Мой Арзакан еще ребенок, и если он в чем согрешит перед тобой, прости и помилуй моего Арзакана, богородица Мария!»
Кац Звамбая обрадовался, узнав, что Арзакан уезжает из Окуми. Он решил, что парень струсил и потому собрался в Тбилиси.
Вообще-то Кац не любил этот город.
«Газеты, книги, — говорил он, — все идет оттуда. В Тбилиси живут безбожники, социалисты, все эти разрушители порядка и семейных устоев. Разве может быть здоровая семья, если женщине дали мужские права?»
Вот почему не любил Кац Звамбая Тбилиси.
— Арзакан хочет попросить лошадь у Мачагвы Эшба для товарища, который ждет его в Зугдиди, — сказала Хатуна мужу. — Из Зугдиди они поедут верхом до Сенаки.