Подымется Посейдон из подземного царства, пойдет хлестать направо и налево, и по открытой, как степь, морской глади начнутся скачки.

С ревом, с топотом понесутся волны.

Взметнутся…

И, ворвавшись на палубу парохода, устроят там чехарду.

Именно так было и на этот раз.

Брызги летели в лицо Тарашу. Он чувствовал, как понемногу промокает его одежда, но продолжал стоять, глядя прямо в глаза морю, «беспричинно» рассвирепевшему…

Вспомнив о своих спутницах, Тараш спустился в каюту. Там он застал такую картину:

Тамар лежала ничком и стонала. Татия плакала. Каролина, полулежа, склонилась над девочкой.

Каюта скрипела и трещала, как дом, населенный бесами.

Через иллюминатор доносился назойливый лязг якорной цепи, звенел графин, приделанный к стенке, качался стоявший посреди каюты стол, с полок падали чемоданы, шляпы. Тараш наглухо закрыл иллюминатор, через который уже хлестала волна. Он растерянно суетился: то подносил Тамар капли, то успокаивал Каролину, подсаживался к Татии (ребенок переживал качку так же трагически, как взрослые — землетрясение).

Войдя в коридор, Тараш наткнулся на лежавшего там Шардина. И он сам, и его плантаторская шляпа, валявшаяся рядом, имели жалкий вид.

Но все имеет конец. Волнение улеглось. Точно в бурке из разорванных облаков, выглянуло солнце. До Поти оставалось всего несколько миль.

Когда показались очертания города, Тараш вывел женщин на палубу.

— Видите эти черные полосы вокруг Поти? Это все трясины, непроходимые чащи — метрополия комаров.

Трясины и болота тянутся на несколько десятков тысяч гектаров. Кто знает, может быть, именно здесь царь Аэт заставил Язона пахать землю с помощью огнедышащих быков и засевать поле зубами дракона? Я не раз охотился в этих местах. Мальтийские и марокканские болота даже сравнить нельзя с ними.

Вон тот мыс, что врезается в море, — он весь торфяной. Под почвой леса — вода, морская вода.

Недавно мы, несколько человек, охотились в этом лесу. С утра было тихо, а часам к десяти вдруг поднялся ураган. За каких-нибудь два часа море залило Поти и его окрестности, окружило наш лес. Началось нечто неописуемое. В этих ольховых лесах и сейчас водятся лани. Испуганные наводнением, они сбились на пригорке. Среди них была одна белая…

— Разве бывают белые лани? — спросила Каролина.

— Очень редко, но встречаются. Это раритеты природы. Но та была бела, как вата. Никогда не забыть мне, как прижалось к моей щеке это прелестное создание. Ничего прекраснее не приходилось мне держать в объятиях… Боже мой, как вздрагивала она! Я не знаю более благородного животного, чем лань. А глаза ее… Это была сама кротость. Кротость, принявшая физический облик.

— И не стыдно вам в них стрелять? — сказала Тамар.

— С того дня я перестал охотиться на ланей, — ответил Тараш. — Если бы вы видели, как она умирает! Плачет, как ребенок, льет слезы. А потом широко раскрытыми глазами так посмотрит на тебя, словно укоряет: «За что ты меня убил?»

С берега донесся гул взрыва… Тамар и Каролина вздрогнули.

— К этим болотам со всех сторон подступили экскаваторы. Десятки тысяч людей ввязались в бой с трясиной, вся долина изрезана каналами. Осушат болота, вырубят лесные чащи…

В Поти было солнечно и в то же время хлестал крупный дождь. Как говорят, «солнышко умывалось». Экипаж лениво трясся по проспекту.

— Такие пальмы растут еще только в Малакке, — говорил Тараш. — А взгляните на лужи: ну, совсем цвета малахита, как глаза Тамар.

Шардин Алшибая ерзал на месте, то и дело оглядывался на молодые саженцы мандаринов и грейпфрутов.

— Не досадно ли, — возмущался он, — что в таком благословенном краю почти всю площадь занимают малоценные культуры. Посмотрите, как хорошо разрослось здесь тюльпанное дерево, итальянская смоковница, японская мушмула, гуттаперчевое дерево…

Фаэтон качало из стороны в сторону. Каролина смеялась, глядя на шляпу и костюм Шардина, пострадавшие от морской качки.

— Эвкалипт… камфорное дерево, хинное, — перечислял Шардин, подпрыгивая на сиденье.

После дождя от всей этой фантастической растительности поднимались неприятные испарения. Стоял запах паровой бани, запах застоявшейся воды, плесени… В глаза назойливо лез зеленый мох, покрывавший стены домов.

— Во времена царя Аэта здесь процветали города фазис, Гераклея и Диоскурия, — вспомнил Тараш. — Страбон насчитал сто сорок мостов на Риони.

Шардин Алшибая тоже предался воспоминаниям.

— Лет двадцать назад на этом углу мы играли в мяч в день первого мая, — сообщил он, когда фаэтон проезжал мимо опытной станции Колхидстроя.

— Опытная станция выдала возраст Шардина, — шепнула Тарашу Каролина.

Тараш и Шардин хотели остановить извозчика, чтобы осмотреть молодой питомник, но Каролина не согласилась. Она боялась за Татию, ей не терпелось поскорее выбраться из «столицы комаров».

Напрасно Шардин уверял, что царству комаров пришел конец, что этого «кровожадного зверя» оттеснили к Палеостомскому озеру.