Шрифт:
Тамар, вопреки моде, не подрезает свои длинные волосы. Должно быть, так больше нравится Тарашу, которому мило все, что связано со стариной, с традициями прошлого.
Сколько раз в детстве хватал ее Арзакан за тугие косы! А теперь что происходит с ним? Он прячется от нее, как вор. Почему он не может позвать: «Тамар!», заставить ее обернуться, рассмешить свою школьную подругу? Людям недостает простоты. Ее нет ни у Тамар, ни у Арзакана, ни у кого!
В саду такая лунь! Деревья в сонной истоме нежно склоняют свои верхушки, ветви ласкают друг друга, тычинки исходят пыльцой… Ночь… Луна заключила в свои объятия и эту ночь, и деревья, и небо, и еле заметные, мигающие звезды. А сын Кац Звамбая, притаившись среди ветвей, дивится на Тамар Шервашидзе, как на волшебное видение. Смотрит и не может обронить ни звука, точно пропал голос. Не смеет дохнуть, словно остановилось дыхание, не смеет сказать слова любви, как будто нет у него больше ни любви, ни слов!..
Тамар расстегнула халат, высвободила руки из рукавов. Маленькие упругие груди четко обрисовались под белоснежной прозрачной тканью.
Арзакан разглядел крестик на ее груди. От него на матовой коже цвета очищенного апельсина — едва заметный след.
Обратившись к востоку, Тамар трижды перекрестилась.
Потом протянула руку к лампе, и в темноте ночи угасла красота ее обнаженного тела.
Арзакан слез с дерева. Колени у него подкашивались, он шатался как пьяный и, приникнув к яблоне, обнял ее, как возлюбленную. Дерево источало влажный аромат. Приятно было прильнуть разгоряченной щекой к сырой коре. Арзакан, как ребенок, который боится быть наказанным за громкий плач, беззвучно заплакал.
Он не помнил, как дошел до чуланчика Лукайя.
Луч, пробившийся из дверной щели, отвлек его от горестных дум. Арзакан услышал тихий говор.
«Еще не спят», — подумал он.
Прислушался, но не мог разобрать ни абхазских, ни мегрельских слов… узнал лишь голос Лукайя.
«Должно быть, читает псалтырь…»
Юноша открыл дверь и услышал отрывистое бормотанье каких-то бессмысленных слов, прерываемых возгласом:
«Так рабу твоему Кац Звамбая!»
«Coвсем спятил, бедняга!» — подумал Арзакан и вошел в чулан. Смех разбирал его…
Кац Звамбая лежал на тахте. У него болела голова. Лукайя заговаривал головную боль.
— Гей, вара, где же ты до сих пор пропадал?
Кац едва успел договорить, как Лукайя упал навзничь с кругляка, на котором сидел. Судорога свела ему ноги и руки, он забился в припадке. В маленьких зеленых глазках метались огоньки безумия.
Арзакан бросился к старику и стиснул его в своих железных руках, не позволяя двигаться.
Кац вытирал ему пот с изможденного лица и уговаривал, как ребенка.
Понемногу старик успокоился.
Тогда Арзакан поднял его с пола и уложил на тахту. Потушили свет.
Долго ворочался Арзакан в постели, глядя на еще не прогоревший жар в очаге. Прошедший день вспоминался тяжелым кошмаром.
Он уткнулся лицом в подушку, и перед ним встала Тамар.
И, тоскуя в темноте, он захотел стать яблоней, той яблоней, что сторожит окно Тамар.
НАКАНУНЕ СКАЧЕК
Зугдидцы были заняты приготовлениями к скачкам.
Но старики пожимали плечами, хмурили брови, недоверчиво ухмылялись: «Басни! Скачки спокон веку устраивали Дадиани, Шервашидзе, Эмхвари, Чичуа — для своей собственной забавы!
Станут возиться с ними большевики, да еще на пасхальной неделе! Или им дела другого нет, как развлекать бывших дворян из тех, что еще уцелели! Ничего из этого не выйдет, ничего…»
Приезд фоторепортеров еще больше оживил толки вокруг предстоящего события. Старики не сдавались:
«Вот этим дело и кончится — соберут народ, наездников, снимут и напечатают снимки в газетах. Только и всего».
Для организации скачек выбрали специальный комитет во главе с Шардином Алшибая.
Народ валом валит за лошадьми, точно это не кони, а знаменитые оперные гастролеры.
Всадники в чохах еще до зари начали съезжаться в город с пением «Азар». Они едут со всех концов Абхазии и из отдаленнейших районов Мегрелии.
Какая песня — «Азар»! В дрожь бросает, чудесная!
Да разве «Азар» всего только песня?..
Лошадь покрыта буркой. На лошади юноша в алой рубахе. С пронзительным криком скачет он. Возгласы его разрезают воздух, словно крик ведьмы.
Вдогонку всаднику в алой рубахе несутся всадники в темном, поют низкими басами.
Слышен гром голосов, выстрелы из пистолетов…
Я еще в детстве слышал «Азар», и сейчас слышу, когда пишу эти строки.
По телу дрожь, кожа холодеет… Лошадь, и ту распаляет «Азар».
Так и говорят абхазцы — распаляет сердце коню!
В старину всадниками верховодили Дадиани, Шервашидзе, Эмхвари, Липартиани или Чичуа.
Теперь предводительствуют Агрба, Пипиа, Эсванджиа, Малазониа, Чкадуа.