И вот юный Капулеттп полюбил девушку из рода Монтекки. Однажды, в лунную ночь, они заперлись в уединенной башне, пили до рассвета вино и, насладившись всеми радостями любви, сменили кубок вина на кубок яда…

Повесть поразила Арзакана своим сходством с действительностью. Не может быть, чтобы эта печальная история была написана в книге! Ее выдумала Дзабули и нарочно рассказывает ему, чтобы испытать его.

Он стал нервно перелистывать страницы. Фамилии Капулетти, Монтекки несколько раз попались ему.

Значит, правда? Значит, длительная родовая вражда приводит людей к любви?

И ему вспомнилась история вражды между Эмхвари и Шервашидзе, которую много раз он слышал от отца. Даже Лакоба и Звамбая сделались врагами только потому, что Звамбая воспитывали детей Эмхвари, а Лакоба — детей Шервашидзе…

Тараш Эмхвари, Тамар Шервашидзе! Перед Арзаканом встали эти два образа… В глазах потемнело, по лицу пошли красные пятна. Но он пересилил себя. Заложил ногу за ногу, пододвинул книгу к свече, сделал вид, что очень заинтересован чтением.

Его поразило это странное совпадение. Как попалась повесть в руки Дзабули? И кто он, сочинитель этой истории?

Забрать ее у Дзабули, сжечь ее! Сжечь, чтобы она не попала к Тамар! Хорошо известно, что люди часто подражают прочитанному в романах. Недаром говорят о власти книг над людьми.

Надо узнать, не показывала ли Дзабули эту повесть Тамар?

Но он сдержался и только спросил:

— Кто дал тебе эту книгу?

— Тамар одолжила, уж давно. Просила поскорее прочесть; после меня она хочет передать ее Тарашу.

Арзакана и это задело за живое: известно ведь так-же, что влюбленные умеют объясняться в своих чувствах посредством книг.

Он готов был изорвать проклятую книгу в клочки, только бы она не досталась Тарашу Эмхвари!

Он был точно в лихорадке.

Дзабули не понимала его состояния. Она обещала ему, что договорится с Тамар и он сможет прочесть заинтересовавшую его повесть.

Арзакан думал: «Если в Италии веками длившаяся между двумя родами вражда привела к любви, отчего не может то же случиться со Звамбая и Шервашидзе? Ведь по существу они были врагами.

Что из того, что князья находили себе друзей в семьях Звамбая, в лице воспитателей детей или воспитанников? Ведь это же было утверждением рабского духа при посредстве любви!»

И Арзакану вспомнились слова Тараша: «Ничего не порабощает человека так, как любовь. Там, где меч вражды оказывается бессильным, часто прибегают к стрелам любви».

Дзабули, точно догадавшись, что Арзакан думает о Тараше, слегка приподнялась на постели и простодушно созналась:

— Тараш очень возмужал. Он стал красавцем. Арзакан резко захлопнул книгу и положил ее на колени.

Ему хотелось сказать Дзабули что-нибудь грубое, надосадить ей, обидеть ее. Но он молчал.

Чтобы скрыть волнение, которое сдерживал с трудом, он взял в рот папиросу, но забыл прикурить и, стоя с зажженной спичкой, сказал иронически:

— Видно, Тараш произвел на тебя сильное впечатление. То-то вы все шептались! Уж не в любви ли он тебе объясняется?

Сказав это, он потушил спичку.

— Что с тобой, Арзакан? Тебя не узнать! Тараш Эмхвари вспоминал наши детские шалости. Помнишь, как вы оба звали меня Диа, когда я изображала твою мать?

— Почему вдруг ему вспомнилось это? — спросил Арзакан с удивлением.

И вдруг сам мысленно перенесся в детство. Дзабули, их «Диа», садилась на полянку, изображая мать Арзакана — Хатуну, а они, Тараш и Арзакан, подбегали к ней и приникали к ее груди (ее маленькой, как молодая почка, едва заметной груди).

На смену этому видению выступило другое: грудь, похожая на зрелый плод, случайно открывшаяся ему несколько минут назад, когда Дзабули выпростала руки из-под одеяла.

И ревность охватила его.

— Значит, Тараш очень близок с тобой, если заводит разговоры о твоей груди, — желчно произнес он, глядя на нее в упор.

— Арзакан, что с тобой, опомнись! О чем ты говоришь? Тараш ничего не позволил себе, он только вспоминал детство, когда вы называли меня Диа.

Арзакан, нахмурившись, снова принялся перелистывать книгу.

«Ага, — думал он, — Дзабули и Тараш, наверное, тоже заблудились в темноте, как я с Тамар».

Немного помолчав, спросил:

— По какой дороге вы пришли?