— Завтра я уезжаю, идем сейчас.

Человек с волчанкой на лице колебался, он еще не кончил пить.

Новая затея сразу зажгла Арзакана.

Теперь он был рад, что судьба или случай свели его с этим обезображенным человеком.

Он знал, что в шервашидзевской семье, за исключением Херипса, все суеверны: священник, Тамар, Каролина. Если к тому же возвратился Лукайя, будет совсем хорошо.

Распив еще одну бутылку, они направились в парикмахерскую.

Дул теплый ветер и моросил приятный летний дождик. Но прокравшемуся в шервашидзевский двор «ворожею» — Арзакану Звамбая было душно, жарко, противно от накладных волос. Борода — длинная и желтая, как у Лукайя. Сверху лохмотья, в руках длинный посох. Уверенно направился он к дому Шервашидзе. В окне Тамар виднелся свет. Из-под овина с лаем выскочили собаки.

Прислонившись к тутовому дереву, Арзакан отмахивался от них и мычал по-бычьи.

— Кто там? — закричал Тариэл Шервашидзе, перегнувшись с балкона.

Арзакан пробормотал что-то невнятное. Нечленораздельные звуки напугали Тариэла, он стал исступленно орать.

— Лукайя, Лукайя-а-а!

Наконец из чулана выскочил юродивый, вооруженный дубиной. Он шел, спотыкаясь в темноте и сердито бурча.

Появление нищего-ворожея очень обрадовало Лукайя. Он завел его в свой чулан, усадил у очага, оглядел. Приход «святого старца» напомнил ему «старое, доброе время».

— Куда пропали былые гадальщики, сказители, иноки, святые, ворожеи, заклинатели змей и бродячие музыканты? Нынче все обретаемся в темноте, — жаловался Лукайя. — Врачей развелось что грибов. Но больше того, что выдавить гной из прыща да прописать слабительное, ничего они не умеют. Простую лихорадку и ту не могут вылечить!

Под язык Арзакан заложил камешек и бормотал бессвязные, непонятные слова.

Суеверный Лукайя был в восторге, что всемогущий бог послал в шервашидзевскую семью блаженного, косноязычного странника, который раскроет тайну потери креста и излечит Тамар.

«Таков уж закон чуда: является оно неожиданно к страждущему в доме верующего».

И, жадно разглядывая «блаженного старца», Лукайя думал о пришельцах, являющихся в ночи, и об истолкователях темных прорицаний.

Он зажег светильник, поставил его на деревянный короб и не сводил глаз с нищего-вещуна…

Одежда нищего промокла от дождя. Из-под башлыка клочьями выглядывала желтоватая борода. Странник сидел насупясь, и даже задушевная беседа не могла смягчить угрюмого выражения его лица.

— Ворожей пришел! — поспешил порадовать всех Тариэл Шервашидзе. Он ликовал не менее Лукайя, что так невзначай завернула к ним эта заблудившаяся ласточка былых времен.

Прежде ведь двор шервашидзевской усадьбы всегда, бывало, кишел ворожеями, кудесниками, заговаривающими сглаз, кликушами, юродивыми, монашками, схимниками и бродячими музыкантами.

Тариэлу не сиделось от нетерпения.

«И чего этот дурень Лукайя задерживает странника, не ведет его к Тамар!» — сердился он.

И, выйдя на балкон, стал кликать Лукайя.

— Никак не отучишь этого окаянного от его упрямства. А после последнего побега и вовсе спятил с ума, — ворчал Тариэл и снова завопил: — Лукайя-а-а-а!

И без того взбудораженные собаки совершенно обезумели от воплей хозяина.

Усмехаясь про себя, поддерживаемый под руку священником, Арзакан, кряхтя, поднимался по лестнице.

— Добро пожаловать, странник, ниспосланный нам богом! — торжественно и приветливо встретил нищего Тариэл.

Арзакан нарочно оступился на последней ступеньке и, подогнув правую ногу, закачался, будто собирался упасть.

Дедушка Тариэл, сам еле стоявший на ногах, поспешил ему на помощь. Коснувшись в темноте поясницы нищего, он скользнул рукой по стволу маузера.

Лохмотья Арзакан надел поверх своей одежды, и поэтому Тариэл не разобрал, на что наткнулась его рука.

— Что это у тебя, сын мой? — спросил удивленно священник.

— Изуверы вывихнули мне бедренную кость, отец! — пробормотал лжеворожей.

Тариэл Шервашидзе и Лукайя были вконец растроганы, увидев воочию «еще одну жертву религиозного преследования».

— Писано, сын мой: «Блаженны преследуемые из-за меня», — сказал дедушка Тариэл, обращаясь к нищему.

Побеседовав со старцем в коридоре, Тариэл хотел повести его в свою комнату, но внезапно потухло электричество, а единственную лампу, имевшуюся в доме, Даша унесла в комнату больной.

И еще раз проклял бывший протоиерей большевиков и их заводы.

— Говорят, перегружены заводы, а нам из-за этого приходится сидеть в темноте. И заводы, и электричество — все это дьявольское изобретение, — жаловался священник. — Где только появляется завод, электричество, железная дорога, — там бога не признают.