— Ну, больные и больные, как-то в голову не приходило.

Они шли, держась друг за друга в пурге.

Порой Мандрикову мерещились какие-то тени, но когда подходили — оказывалась стена дома или сарая.

Булатов громко постучал в дверь.

Пришлось ждать порядочно.

Наконец послышался испуганный голос хозяйки:

— Кто там?

— Отворяй, это Мандриков.

Евдокия Павловна долго возилась с засовами, никак не могла отворить дверь, но когда увидела перед собой троих, испуганно вскрикнула.

— Не бойтесь, — успокоил ее Мандриков. — Проведать пришли вашего мужа.

— Хворает, бедняга, так стонет, — запричитала Евдокия Павловна. — Боюсь, к весне совсем ослабеет…

В комнате, кроме хозяев, находился отец Михаил. Он уже порядочно клюкнул, но старался высоко держать голову. Громов лежал в кровати, весь до самого подбородка укрытый одеялом, с полотенцем на голове, и стонал.

— Здравствуйте, Иннокентий Михайлович! — . поздоровался Мандриков. — Как здоровье?

— Худо мне… Худо…

— А вы, отец Михаил, уходите отсюда, — обратился к священнику Мандриков. — Господин Громов находится под арестом, и для посещения его требуется специальное разрешение.

Испуганный священник заторопился:

— Хорошо, хорошо! Иду! Простите, ради бога! Он засеменил к выходу. Следом вышли и ревкомовцы.

Как только за ними закрылась дверь, из кладовой появились Струков и Бессекерский.

Струков быстро вошел в комнату. За столом уже сидел Громов и дрожащими руками пытался наполнить стакан. Горлышко бутылки звенело о стекло.

— Оружие я раздал, — сообщил Бессекерский.

— Да, господа, решаться надо…

— У нас уже все продумано и готово, — продолжал Струков. — Засады будут устроены в домах вокруг ревкома. Главный наблюдательный пост — дом Тренева. Таким образом, ревком оказывается под перекрестным огнем.

— Лучшее время для выступления — тридцатое января, — сказал Бессекерский. — Тренев говорит, что на этот день назначено заседание ревкома. Вся головка соберется там,

— Покажи, что ты сочинил? — с улыбкой попросил Мандриков, протягиЗая руку к листку бумаги.

"Удостоверение.

Дано Чукотским ревкомом в том, что Мария Милюнэ из стойбища Армагиргина и Александр Терентьевич Булатов из села Заходы Смоленской губернии являются мужем и женой, что и удостоверяется.

Председатель Чукотского ревкома Михаил Мандриков".

— Ну, Булат, — разочарованно произнес Мандриков, — Ну что ты написал? Это же первое брачное свидетельство, выданное именем революции! Надо поторжественнее! Поройся-ка там в ящиках, посмотри, нет ли бумаги покрасивее. Сейчас напишу сам мандат о революционной женитьбе.

Булатов быстро пробежал глазами написанное, аккуратно сложил листок и спрятал во внутренний нагрудный карман.

— Вечером покажу Милюнэ.

— Так вот, Волтер предлагает ввести комендантский час, объявить Анадырь на военном положении и в домах Струкова и Громова поставить вооруженную круглосуточную охрану, — сказал Мандриков. — Но главное — это кандидаты в Совет. Сход можно назначить на второе февраля, сегодня тридцатое — время на подготовку есть… Слушай! От имени местного населения в Совет выставим кандидатуру твоей Маши! Грамотна, политически правильно ориентируется… Да у нас просто нет лучшей кандидатуры!

Булатов подумал и сказал:

— Она моя жена.

— Ну и что? Жена большевика — такой же политически ответственный человек, как и ее муж! — заявил Мандриков.

— А потом будут говорить — ревкомовцы своих проталкивают в Совет, — угрюмо произнес Булатов.

— А мы и будем проталкивать своих! — убежденно сказал Мандриков. — Мы таиться не будем: кого считаем нужным, полезным для истинно народной власти — того и будем поддерживать. Давай садись и пиши воззвание к жителям Анадыря — второго февраля сход всех жителей для избрания Совета.

После обеда, ближе к ранним сумеркам, стали приходить ревкомовцы.

Вошел механик Фесенко и с удивлением сказал:

— Или мне померещилось, или и впрямь так, будто Громов попался мне навстречу.

— Не может быть, — спокойно, ответил Мандриков. — Мы вчера его навещали: похоже, скоро концы отдаст, не встает с постели.

Милюнэ вошла в ревком и заглянула в комнату. Заседание еще не начиналось, и она поздоровалась со всеми. Булатов сидел у стола и писал очередное воззвание. Он трудился старательно, выводил каждую букву.