Шрифт:
Свинцово-оловянный тон,
И медный тон, и деревянный,
Как меж фаготами тромбон.
Приметил тополя длинноту,
Забор, где в паузах колье.
Он в каждой краске видел ноту,
Он чуял, чувствовал ее.
Пылали клены-контрабасы…
Поверх пюпитров и голов
Он видел жаркие контрасты
Березовых колоколов.
Дубы запели, как древляне.
А сухостой? А мухомор?
И он унес в груди, в дыханье
Балладу «До-диез-минор».
ТАЙНА БЕТХОВЕНА
Нам говорят профессора: «В чем тайна
Бетховена? Откуда этот свет?
Что внес он после Моцарта и Гайдна
В искусстве симфонизма? —
И в ответ
Показывают пикколо, тромбон
И контрфагот. — Он эти инструменты
Отважно ввел в оркестр.
Этим он
И деревянный звук, и голос медный
В три форте поднял. Что за глубина!
Из океана волны эти льются!»
Вы ошибаетесь: Бетховена волна -
Из глубины Французской революции.
ПАГАНИНИ
Троглодиты стреляли из лука,
Хоронясь в дремучей траве.
А один среди вешнего луга
Вздумал
бренчать
на тетиве.
И на разных высотах струна
Отзывалась пока наугад,
И гуляла по ней стрела
Вверх и вниз, вперед и назад.
Так в культуре звучит и поныне
Древний лук, свиставший негромко.
И стреляет, ну хоть Паганини,
В людские сердца без промаха.
О МУЗЫКЕ, НО НЕ ТОЛЬКО
Когда объятый туманами Шуман
писал потрясающий свой «Карнавал»,
ему
по ходу темы
пришлось описывать маски.
Маска Шопена!
Шуман,
Растягивая пальцы на клавиатуре,
подобно змеиной пасти,
играет звездный ноктюрн,
в котором легко угадать
руку великого поляка.
Вот Паганини под маской!
Шуман за фортепьяно
дает ощущение скрипки
в изысканной
виртуозности
гениального
итальянца.
Но и в Шопене
и в Паганини
Шуман остался Шуманом.
Могучий массив основного звучанья
в глубинном подтексте
преодолевал
чудесное подражанье
поляку и итальянцу.
Но если иной тамбурмажор,
по клавишам барабаня,
берется
подражать
ноктюрнам и кампанеллам,
эти цитаты вмиг
нахлынивают океаном
и забивают бубен