Терапевт: Я этого не чувствую. Мне кажется, вы сильно сопротивляетесь.

Варвара: Изменить отношение к жизни, почему бы и нет.

Терапевт: Но вы жизнь свою не обсуждаете. Вы как бы заведомо принимаете, что все, что у вас есть, все, что есть – это так и надо, это крест, его нужно носить.

Варвара: Но это так и есть.

Терапевт: Может быть, так и есть, а может быть, и нет.

Варвара: Но там вообще невозможно ничего изменить. Там и не надо. Там, как говорится, уже идет вторичная выгода. Что-то менять, хотя бы одно какое-то звено вытаскивать – это все, рушится полностью все. Там невозможно ничего вытащить.

Терапевт: Можно сказать, у вас есть возможность чемодан с деньгами получить, а вы мечтаете, чтоб на улице вы нашли сто долларов.

Варвара: Я все равно не могу понять. Не хочу, чтобы у меня в жизни что-то менялось, потому что это повлечет за собой кучу проблем, я просто знаю, что с ними не справлюсь.

Для этой девушки расфокусировка – это просто ее возможность мечтать. Она готова мечтать, но с некоторым элементом обреченности, потому что у нее нет уверенности, что мечты будут реализованы. Расфокусировка в данном случае заключается в том, чтобы дать ей возможность мечтать дальше: прорисовывать эту картину не просто в виде намечающихся, векторных линий, но так, чтобы эти картины находились ближе к реальности и были более систематичными. Ее мечты просто не дозревают. Ей нужно понять, что она не заточена в свою сегодняшнюю жизнь, как в какой-то чуланчик.

Терапевт: Ну, представляете: лежит человек в снегу и замерзает. И вот уже совсем замерз, ему уже и холодно, и тепло. (Клиентка смеется.) Его спасатели вытаскивают, говорят ему: «Э, дурачок, сейчас мы тебя согреем, накормим, водки дадим». А он говорит: «Не-е-ет, меня так даром не возьмешь. Если я согреюсь, мне завтра на работу идти придется. Я уж лучше здесь в сугробе полежу, помечтаю». (Клиентка грустнеет.)

Откуда вы знаете, что вам что-либо придется менять? Может, вы проснетесь через год в Швейцарии?

Варвара: Нет, ну… Может быть.

Терапевт: Но ведь это значит, что ваша жизнь изменится?

Варвара: Да нет, у меня в жизни ничего не может измениться. (Смеется.) Кроме дополнительных неприятностей, а зачем они мне нужны?

Терапевт: Ну, прямо Спящая Красавица.

Варвара: Я в своей жизни не хочу изменений.

Ее жизнь – как жизнь Спящей Красавицы. Ей кажется, что она сейчас не живет, а только ожидает жизни и немножко побаивается того, что может начаться. У нее есть опасение, что если она будет о чем-то мечтать и делать то, что хочется, как-то перестраивать свою жизнь, она выпустит себя из-под контроля, как джина, который что-то разрушит в ее жизни. В самой себе у нее есть страх беспокойства, страх истерики, страх необычности. Для того, чтобы это с ней не произошло, она готова вести связанную, смиренную жизнь в грезах, без резких движений. Поэтому она играет роль нормальной, хорошенькой, серенькой девочки. Я хотел бы, чтобы она это поняла.

Терапевт: Вы очень благодарный клиент. Вам ничего не надо. Только такую игрушку-побрякушку. (Клиентка смеется.) Весь мир не может измениться, с вашей точки зрения. Да и вообще, есть он или нет, вам до него дела нет. А вот на транс вы согласны, лишь бы было волшебное зеркальце и в него можно было бы смотреться. Особый брильянт, которым можно любоваться. Особый цветок аленький, но только ваш.

Варвара (утвердительно кивает головой): Кристалл.

Терапевт: Кристалл. Это же замечательное свойство. Это же значит, что у вас есть особая вера в исключительность, в то, что в этом мире какое-то волшебное окно, какая-то дверь, которая куда-то еще ведет, позволяет этим воспользоваться. Вам нужен маленький волшебный чуланчик, чтоб вы могли туда заходить и за собой его запирать. (Клиентка утвердительно кивает головой.)

Варвара: Да, да, и больше никто.

Терапевт: Сейчас будем строить отдельный чуланчик, в четвертом измерении, в коммунальной квартире.

Варвара (немного помолчав, очень значительно): Мне чуланчик нужен.

Терапевт: Ну, давайте создадим вам чуланчик. Дизайн, по крайней мере.

Варвара: Это светлое помещение. (Смеется.)

Терапевт: Вы знаете, на меня очень сильное впечатление произвела книжка «И начинается ветер», написанная известным диссидентом Владимиром Буковским. Это книга о том, как он сидел в тюрьме.

Варвара: Что вы меня все время в тюрьму сажаете? (Смеется.)

Терапевт: Потому что вы живете в тюрьме. В такой позолоченной. В клетке.

Варвара: Мне чуланчик нужен, а вы мне говорите, я в тюрьме живу. Я как раз вот в тюрьме и не живу.

Терапевт: Вы в клетке живете. А чуланчик будет свой такой, свободный. Чулан свободы. (Общий хохот.) В этой книжке есть, как мне кажется, очень интересное психологическое описание. Он, когда сидел в тюрьме, а там плохо сидеть было, мечтал и строил себе в воображении дом, в котором хотел бы жить. И этот дом он себе ярко представлял, обживал его: камин, поскрипывание ступенек, как он на второй этаж поднимается, гостей, которых он бы приглашал, террасу. Он его буквально по палочке, по кирпичику, по звуку, по картинке создавал. И у него на это уходило очень много времени… И я думаю, что его дальнейшая судьба была во многом связана с этой способностью создать воображаемый дом. Потому что существует связь между образами, словами и вещами. Кто мог действительно представить, что безвестный, бесправный, ничтожный, заброшенный человек, сидящий непонятно где, в конце концов будет жить в своем доме, в Кембридже, в Англии, именно в таком доме, о котором он когда-то мечтал и представить себе не мог, что этот дом будет реальным. Представьте себе: он сидит в советской тюрьме (клиентка утвердительно кивает головой), ни на что не рассчитывает и мечтает не о коммунальной комнате и не об однокомнатной квартире, а о доме из многих комнат, с большим пространством, с большим садом. (Клиентка утвердительно кивает головой.) И этот дом получает. В тюрьме у него что было? Чуланчик? Даже и чуланчика не было.