Степанов Евгений Викторович
Шрифт:
Мы шли через огромное поле по узенькой протоптанной тропинке к старой двухэтажной деревянной школе, комья жирной питательной черноземной земли прилипали к нашим нелепым городским туфлям.
Поле перерастало в лес. Мы зашли и в лес — красивый, смешанный, правда, изрядно загаженный. Повсюду валялись пустые бутылки из-под водки и жигулевского пива…
Реликтовые вековые сосны, подпирающие небо, росли вперемешку с мелкими и невзрачными кустарниками. На опушке мы заметили боярышник и волчью ягоду… Все рядом.
Посредине опушки возвышался муравейник, огромный, как Вавилон. Муравьи были заняты увлеченным и малопонятным делом — строили свою невероятную муравьиную цивилизацию.
Сосны, боярышник, волчья ягода, муравейник… Лес давал полное представление и о человеческой жизни…
…Директор школы — сорокапятилетний стареющий бородатый математик Сергей Петрович Носенко — встретил нас очень радушно, учителей в школе не хватало; он предоставил нам в бесплатное пользование просторную, пустующую и основательную избу-пятистенок и участок черноземной земли в двадцать пять соток. Газа и телефона в избе не было. Удобства — во дворе. Но посредине дома стояла внушительная русская печь с лежанкой, которая отапливала все четыре комнаты.
…Мы стали налаживать наш непростой крестьянский быт.
Дрова мне приходилось колоть самому, но я не расстраивался. Это была хорошая физкультура. Березовые чурбаки горели долго и хорошо, хотя и оставляли опасную копоть в дымоходе. Печка нагревалась не скоро, но держала тепло до утра.
Наташа проявляла ангельское терпение. Хотя ей приходилось в селе, конечно, нелегко. Наташа выросла в интеллигентной городской семье врачей. С детских лет ее все лелеяли и оберегали…
Когда печка протапливалась, я прислонялся к ней спиной и умиротворялся. Жена смотрела на меня и удивлялась тому, что я оказался вполне деревенским гражданином.
Во время топки я иногда открывал задвижку и смотрел на огонь. Дрова умирали в печке быстро, как наши молодые дни и ночи здесь, в деревне.
В школе, помимо того, что я стал вести литературу, историю в старших классах, за мной закрепили пятый класс как за воспитателем группы продленного дня. Мне положили весьма приличную зарплату — сто сорок рублей. Это со всеми надбавками.
Наташа стала преподавать русский язык и труд для девочек. Ее оклад оставлял сто тридцать рублей. На двоих нам вполне хватало. Мы даже отсылали немного нашим родителям.
Кроме того, директор школы Сергей Петрович раз в квартал привозил нам бесплатно мешок гречишной крупы и мешок картошки.
До Кубиковска было недалеко — километров пятнадцать. Мы туда ездили на выходные — заходили к теще, часто и ночевали у нее, занимались в районной библиотеке, смотрели подшивки газет, покупали крупы, сухари, сухофрукты, грецкие орехи, хурму… Теща нам давала конфет и шоколадок…
В райцентре мы набирали домой побольше книг и уезжали. Больше развлечений у нас практически не было. Но и не читали мы никогда так много, как в те годы.
С детьми мы ладили.
Я оставался с ними на продленке, мы делали вместе уроки, я кормил их в столовой, собирал взносы за питание. Сделав уроки, мы играли в футбол, волейбол, в другие игры. Особенно ребята любили жмурки. Сначала мы выбирали, кто будет водить. Как правило, Оля Иванова, конопатая смышленая пятиклашка, считала считалку:
Раз, два, три, четыре, пять, Шесть, семь, восемь, девять, десять. Царь велел меня повесить, А царица не дала. И повесила царя. Царь висел, висел, висел И в помойку улетел. А в помойке крыса Родила Бориса. А Борис кричит: «Ура, Позовите доктора».Сережка Снегирев, бойкий чернявый паренек, использовал другую считалку:
Шел баран По крутым горам. Сорвал травку Положил на лавку. Кто травку возьмет, Тот вадить пойдет.Снегирев никогда не говорил водить, только вадить с ударением на первом слоге, точно знал стихотворные метры.
Как бы они не считали, водить, как правило, приходилось мне.
Пока я развлекался на продленке, серьезная Наташа преподавала в основном в старших классах.
Дети у меня подобрались колоритные, многие из них состояли на учете в психоневрологическом диспансере как умственно-отсталые. Я видел: они запущенные. Многие жили без отцов. Это были очень интересные дети, совсем не понятные мне. Как, наверное, и я был непонятен им.
Особенно шалопаистых выделялось несколько — Володька Сухотин, Сережка Снегирев и Пашка Тайганов… Но обижаться на них я не мог. По ряду причин.
Как-то я вел урок литературы в пятом классе, а маленький, низенький Володька Сухотин все время елозил на парте, болтал с соседкой. Я ему пригрозил: