— Володька, прекрати. А то родителей вызову.

Он спокойно ответил:

— А у меня их нет.

Он не солгал. Он жил с бабаней (так он говорил), она получала пенсию и тянула на своей шее единственного внука.

Сережка Снегирев вдруг ни с того, ни с сего во время того же урока снял штаны и залез на парту. Класс зашелся смехом.

Я опешил:

— Ты что у/о? Ну-ка живо сядь не место — иначе я тебя в дурдом определю.

Сережка ответил:

— Я там уже был.

Иногда к нам в школу заезжал врач местного психоневрологического диспансера Юрий Нестерович Селезнев. Он проводил с нами, педагогами, занятия, как воспитывать ребят, как не травмировать их психику, приучать к труду и занятиям.

По вечерам я оставался со своими пятиклашками на продленке. И, конечно, не только играл с ними в разные игры. Обучал их, как мог, русскому языку, литературе, истории. Да что толку!

Учил как-то Сережку Снегирева говорить вместо «жрать» — «есть». Он слово «есть» наотрез отказывался употреблять.

Спросил его:

— Ты свинья, что ли, чтобы жрать?

— Нет!

— Значит, человек?

— Да.

— А что человек делает за обедом?

— Жрет.

— Да ест же, ест!

— А я по-спасски.

Я начинал снова задавать аналогичные вопросы, но получалась сказка про белого бычка.

Потом мальчуган все же согласился не говорить «жрать». Однако нашел другое словцо «трескать». Причем, школьник не играл, не кривлялся, он действительно привык только к такому лексикону!

В конце концов, я не выдержал и велел ему привести на следующий день мать в школу. И попросил пацана повторить, что я ему только что сказал.

— Кого ты должен завтра привести в школу?

— Матрю, — ответил мой обиженный, опустивший глаза долу, несчастный, жалостливый воспитанник.

И я схватился руками за голову.

…Прозвенел звонок, дети, стремительно похватав портфели и сумки, кувырком вылетели из класса, а я побрел, расстроенный, в учительскую.

В учительской, как обычно, наши преподавательницы костерили детишек:

— Идиоты.

— Ослы.

— Дубы.

— Дебилы.

— Я б его об стенку размазала.

Я слушал молча, в особенные разговоры не вступал, но из вежливости поддакивал. В принципе, я был согласен.

А на перемене бегали улыбающиеся дети, и чихать они хотели и на меня, и на других учителей.

Ко мне подошла Ирина Юрьевна, завуч нашей школы, много лет проработавшая на «продленке». Она начала давать советы, как можно удерживать детишек в руках.

— Тайганова нужно пугать детским домом. Так и говорите ему: будешь хулиганить — сдам в детский дом. Снегирев боится вызова родителей в школу. Отец его бьет. Так и говорите: вызову отца. Но, разумеется, этого не делайте. А Сухотина вы осадите только мощным пинком. В данном случае робеть не надо.

Я даже не знал, что ей отвечать.

Во второй четверти к нам прислали двух молоденьких учительниц — литературы и французского языка. Стало повеселее. У нас создавался молодежный коллектив.

Высокая крашеная блондинка двадцати пяти лет Анна Борисовна Романова окончила Воронежский университет.

Она вошла в девятый класс и заговорила с детьми по-французcки.

— Bonjour, les enfans, je suis votre nouveau professeur.

— Чо?! — выдохнул класс хором.

— Ну ладно, ладно, ребята, будем говорить по-русски, — поспешно согласилась Анна Борисовна. И стала учить детей спрягать глагол etre.

Худенькая двадцатидвухлетняя шатенка, учительница по литературе Елена Васильевна Слободченко, забравшая (по просьбе директора) у меня девятый класс, окончила, как и мы с Наташей, филфак Кубиковского педагогического института. Перед первым уроком она очень волновалась. Попросила меня:

— Евгений Викторович, вы не могли бы побывать на моем первом уроке? А то у меня коленки дрожат. Волнуюсь…

Я охотно согласился.

Елена Васильевна стала рассказывать о Маяковском, Горьком.

— Да будь я и негром преклонных годов, / и то б без усердья и лени / я русский бы выучил только за то, / что им разговаривал Ленин.

Потом — также весьма своеобразно! — цитировала Горького:

— Глупой пингвин робко прячет тело жирное в утесы.

— А почему он глупой? — спросила у нее любознательная ученица Рита Васильчикова.

— А разве умный будет жить на северном полюсе? — быстро нашлась Елена Васильевна.

Вообще, я раньше догадывался, что наш Кубиковский Ордена Знак Почета государственный педагогический институт — не МГУ имени Ломоносова, но не ожидал, что до такой степени.

…Больше всех на продленке я занимался с Пашкой Тайгановым. Жалел его. Он был какой-то несчастный — вечно голодный, тощий, неприкаянный. Я учил его правильно говорить. Занимался с ним литературой, историей, математикой, читал ему стихи, заставлял его учить наизусть Пушкина, Блока, Есенина… Читал ему стихи из книги «Лирика» (антология русской поэзии за три века). Я жалел его и не хотел, чтобы его опять отправили в Интернат для умственно-отсталых.