Я переписала адрес Сирина на листок бумаги, а потом сожгла паспорт в малахитовой пепельнице – лишняя улика; Венькин браслет многому меня научил.

Я бросила в рюкзак ключи от квартиры Сирина, туда же положила перчатки. Рано или поздно квартиру Сирина вскроют, а мне совсем не хотелось оставлять там визитную карточку своих папилляров.

"Ну ты прямо пролетарский Джеймс Бонд! – восхитился Иван. – Штандартенфюрер Штирлиц, партайгеноссе Борман, адмирал Канарис и наш человек в Гаване. Только стреляющей авторучки не хватает. Испортили тебя дублированные шпионские фильмы!"

"Во-во! В небесах шпиен летит и яичками звенит, – проявил свой поэтический талант Нимотси. – Он перчатки натянул и на микрофильм срыгнул!"

Я послала их подальше, но была вынуждена признать, что в их замечаниях много справедливого, все происходящее мало походило на правду. И оставалось для меня безумной игрой. А игра предполагала наличие перчаток, все грабители банков вызывали слабое сочувствие, а расплата всегда оставалась за кадром.

Ну а пока она не пришла – выше голову и смейся, кажется, так было в первых тактах забытой мелодии двадцатых годов.

Перед тем как выйти из квартиры, я критически осмотрела себя в зеркале – никакого макияжа, стандартные джинсы, куртка; если я когда-нибудь стану трупом, то следственная группа намучается с моей безликой усредненностью. Ключи позвякивали в пустом рюкзаке – из предосторожности я больше ничего не взяла.

Я захлопнула за собой дверь и отправилась к Сирину.

…В половине двенадцатого я уже была в Текстильщиках, одном из самых унылых московских районов. Панельные многоэтажки, второсортные сталинские дома и хрущобы никак не хотели складываться в пасьянс и перемежались длинными железобетонными заборами уже давно почивших в бозе складов и предприятий.

Я довольно быстро и – главное! – без посторонней помощи нашла дом Сирина, оказавшийся серой кирпичной шестиэтажкой, определила подъезд и независимо вошла вовнутрь. Квартира Сирина была на предпоследнем этаже, куда я поднялась, никого не встретив.

На сирийской лестничной площадке, очевидно, жили поклонники московского “Спартака” – вся стена была изгажена клубной символикой. Туда же вклинились фанаты группы “ДДТ” и камикадзе-токсикоманы, исповедующие культ Курта Кобейна.

Несколько секунд я простояла перед дверью С номером 41. Она находилась в торце, и если бы в соседней квартире был “глазок”, то я просматривалась бы насквозь. К счастью, “глазка” не было. Ободренная этим, я подняла руку и надавила на кнопку звонка. В глубине квартиры раздался мелодичный звон. Я продолжала нажимать кнопку несколько минут, а потом решилась, сунула ключ в замок.

Дверь бесшумно открылась, и я посчитала это хорошим знаком: подошел первый же ключ из связки Сирина, значит, и все остальное может сойти с рук. Я толкнула дверь и, оказавшись внутри, опустилась по дверному косяку на корточки: нет, все-таки домушница – не моя специальность.

Сердце работало, как маленькая мельница на запруде, я так и видела, что с его лопастей стекают невинные струйки крови и отправляются в путь по организму, – лицо горело, кончики пальцев покалывало; дебют оказался удачным – во всяком случае, могильная тишина в квартире была для меня лучшими аплодисментами.

Я просидела у входной двери, пока глаза не привыкли к темноте. Мне уже была ясна примерная планировка квартиры: слева – спальня, справа – кухня, по центру – большая комната, которая стыдливо откликалась на псевдозападное “гостиная”. На полу в коридоре лежали квадраты света, очевидно, прямо в окна сирийской квартиры бил мощный уличный фонарь.

Я решила начать с большой комнаты, дверь которой была прямо передо мной.

Здесь было заметно светлее из-за фонаря, болтавшегося в наглухо закрытом окне. Я задвинула тяжелые пыльные шторы – “свет в окнах – помощь врагу!”, – вернулась к двери, нащупала выключатель и повернула его.

Аскетичная лампа под потолком загорелась, ну вот и посмотрим, кто-кто в теремочке живет.

В теремочке оказались диван-кровать с нелепым торшером в изголовье. Лысеющая пыльная голова торшера была увешана целой грудой колокольчиков самой необычной формы – очевидно, Сирину не были чужды сентиментальные радости коллекционера.

У окна стоял письменный стол, на котором возвышалась пишущая машинка. Машинка была прикрыта чехлом, так что определить ее марку я не могла.

Противоположную от дивана стену занимали книжные полки, а точнее – грубо сколоченные стеллажи, тянущиеся от пола до потолка. Интерьер завершали два глубоких кожаных кресла и журнальный столик с чисто вымытой пепельницей.

Библиотека Сирина поразила меня настолько, что в первый момент я даже забыла, зачем явилась сюда. Я даже почувствовала легкие угрызения совести – не убивать его надо было, а набиться в гости и выпросить что-нибудь из раритетов для уютного домашнего прочтения.

Такого обилия книг я не видела никогда прежде, конечно, библиотека для детей и юношества Центрального района, куда я бегала в детские годы за книжкой “Незнайка на Луне”, не в счет.

Все тома были педантично расставлены по отделам и рубрикам, очевидно, Сирии был поборником порядка не только в вопросах платы за квартиру. Центральное место занимал массив со специальной литературой – здесь были книги по восточным единоборствам и видам оружия, стенографические отчеты о крупных военных операциях последних десяти лет, многотомники, посвященные мировым и локальным войнам. Особняком стояли непереводные и тоже специальные издания и справочники, Сирии разбил их на отделы – “ФСБ”, “ЦРУ”, “МОССАД”, “ИНТЕЛЛИДЖЕНТ СЕРВИС”; военно-морские и общевойсковые словари, венцом которых были потускневшие от времени тома Брокгауза и Ефрона, черт возьми, вот это было здорово!