Той же ночью Лунь вывел пленника из замка каким-то полузаваленным подземным ходом, известным, похоже, только ему. На поверхность они выбрались у заросшей дороги. Волк объяснил, как кратчайшим путем добраться до границы земель Соколиного.

— Ты к отцу не спеши. Неподходящее сейчас время для твоих известий. Пусть князь остынет, сообразит, что лучше живой сын-оборотень, чем никакого.

— А ты, Лунь? Неужели здесь останешься? Коготь тебя убьет, если дознается…

— Не дознается, я позаботился. Есть травки, которые след взять не дают. А Когтю скажу, что убил тебя, не сдержался. Настолько не сдержался, что и от тела ничего не осталось. Он поверит, ты ведь сын моего врага. Все поверят. Волки не зря в кухне не появлялись, давали мне возможность счеты свести. Несытька вон помогать прибежала, а сама не на тебя, а на суп накинулась, — о волчице оборотень говорил едва ли не ласково. — Коготь много о себе мнит, не ожидает, что кто-то может настолько его ослушаться. Поэтому и оставил тебя со мной. Порычит, конечно, вожак наш, побесится, может, куснет раз-другой, и успокоится. Да и волки меня в обиду не дадут. А мне все одно идти некуда. И за Несытькой уж привык приглядывать. Пропадает девчонка, от собственной ненависти задыхается.

— Ты так о ней говоришь, а она…

— Осуждать-то не спеши. Она у Воинов потому же, почему и я. Только убийство ей легко дается. Гляжу на нее иной раз и Крылатую благодарю, что меня от такого охранила. Вот так, дрозд. Ступай, пока меня не хватились.

По владениям отца он пробирался в зверином облике, ночами, таща узел с одеждой и драными сапогами в зубах. На его счастье, Кедровый кряж находился в приграничье, и скоро черный пес оказался на землях короны.

Государь Беркут не препятствовал Соколиному, самому сильному и влиятельному из подданных-дворян, изничтожать оборотней в пределах Северного княжества, но прибегать к жестким мерам в остальном Ладе не спешил. Дети Клыкастого (как и любой человек, которого заподозрили в принадлежности к этому племени) должны были беспрекословно подставлять стражникам, сыскарям, городским чиновникам и сельским старостам руку для проверки серебряным крыликом и отмечаться на специальных заставах, дабы власти знали об их перемещениях. Нарушившие закон оборотни карались строже, чем люди, но так было заведено испокон веков и воспринималось едва ли не как должное.

Определенные ограничения имелись и на места проживания нелюдей. Районы оборотней существовали почти во всех городах. Большей частью это были грязные трущобы, но встречались и довольно зажиточные кварталы. Селянам разрешалось самим решать, позволять племени Клыкастого жить в их деревне или нет. Обычно чем дальше от города, тем более строгими становились нравы, и тем меньше оборотней можно было встретить в селениях. Лишь на северо-востоке, по берегу Свинцового моря у Лихого острова рыбацкие деревушки населяли, главным образом оборотни и полукровки, они же проживали в селениях, удаленных от побережья. Эту часть Лада частенько именовали Землями Клыкастого.

Для младшего княжича все в новой жизни было незнакомо. Он не просто лишился своего положения, а еще и оказался в самом низу, не просто нищим, но нищим оборотнем. Единственное, что далось легко, пришло само собой — это новое имя. Когда подвыпивший, а потому добрый, селянин согласился подвезти оборванного худого парня на телеге и спросил, как зовут попутчика, тот, ни на миг не задумавшись, ответил: «Дрозд».

Дрозд скитался по дорогам, тщательно избегая владений Соколиного. Уже в первый год он многое узнал о жизни оборотней. Иные знания доставались совершенно случайно, например, страшный урок о том, что перекидываться можно лишь в безопасном месте.

Сам новоиспеченный оборотень не пострадал во время оборота лишь из-за воспитанного с детства стыда наготы. Иной раз обстоятельства складывались так, что на четырех удирать было сподручней, чем на двух. И даже оставалось время перекинуться. Но мысль о том, что придется раздеться донага в людном месте или того хуже, вообще лишиться одежды, ни разу не позволила рискнуть. Оборотни же в большинстве своем ложным стыдом не страдали. Они едва ли не полжизни разгуливали нагишом в зверином обличье, и детей своих не слишком строго приучали надевать штанишки-платьица. Иначе где на чад одежды напасешься, когда им десять стукнет? Дрозд быстро понял, что распущенность и бесстыдство оборотней, за которые их так ненавидели блюстители нравственности, проистекают не из природной порочности, а скорее, наоборот, из большей естественности.

Перекидываться с особой оглядкой он стал после случая в кабаке. Обротень-медведь, набравшийся в стельку в человеческом обличье, повздорил из-за чего-то со стражником. Служивый ткнул в заросшую физиономию нелюдя серебряный крылик. Медведь злобно зарычал и стал перекидываться. Но стоило его голове изменить очертания, будто поплыть, как стражник, тоже изрядно выпивший, хватил противника по лбу тяжелой оловянной кружкой. Голова раскололась легко, будто гнилая тыква. Дрозда вывернуло прямо под стол. Он не помнил, как выбрался на улицу, а потом еще долго слышал во сне омерзительный хлопок, раздавшийся, когда кружка соприкоснулась с меняющим очертания черепом оборотня.