Наконец проявляется иерофант.

– У тебя сердце служителя, – говорит он, когда я заверяю его, что у его прихожан все в порядке. Он звонит из Кливленда и сообщает, что вернется еще нескоро. Его маме по-прежнему очень плохо. Голос у иерофанта усталый. Он упоминает евангелистов, которые пытаются переманить его к себе.

– Они здесь шестьдесят седьмые в списке наиболее популярных церквей. Мне всегда хотелось попасть в этот список.

Хотя самого по себе Господа Бога уже должно быть достаточно. Надо ли божьему человеку стремиться в эти популярные церкви, где всем заправляют закоренелые марафетчики и блудодеи?! Это все суета и томление духа. Господа Бога должно быть достаточно. Нам с тобой, Тиндейл, должно быть достаточно только Бога. И ты доказал, что достоин доверия. Хоть ты и не шустрый, но, главное, не показушный.

– А это хорошо?

– Показушники у меня уже были. Такие все из себя деловые, активные – куда деваться. Но исключительно на словах.

Пустозвоны, они пустозвоны и есть. Наобещают с три короба, а потом исчезают, не выполнив ни одного обещания. Или мне приходилось гнать их взашей. А ты обстоятельный, медлительный, как черепаха, ответственный и надежный. И если берешься за дело, то доводишь его до конца.

Я действительно тронут, что иерофант в меня верит. “Медлительный, как черепаха” – не совсем та похвала, которую мне бы хотелось услышать в свой адрес, но когда тебя хвалят, это всегда приятно.

– Нам надо придумать, как привлечь к церкви новых людей, людей совершенно нерелигиозных и даже неверующих, – размышляет вслух иерофант. – Может, нам стоит создать молодежную христианскую организацию. В общем-то неплохой способ попасть в этот список наиболее посещаемых церквей.

Неплохой способ продвинуться вперед.

Нам? Он имеет в виду, что я должен все бросить и начать увещевать малолетних бандитов, чтобы они отказались от всего самого интересного и приятного.

– Отличная мысль. Я как раз вчера думал об этом. И мне показалось, что это действительно будет большой шаг вперед.

– Вот именно, Тиндейл. Мы должны продвигаться вперед. Только ты там осторожнее. Остерегайся громадных карликов.

Почему все считают, что все, как один, непременно должны продвигаться вперед? А если там впереди – обрыв глубиной в сотню футов, и падать придется на острые камни? А за спиной – теплый дом и уютная мягкая постель? И что там за пафосный список наиболее популярных церквей? Я вообще не понимаю, в чем тут проблема. Что мешает тебе говорить, что твоя церковь – самая что ни на есть популярная? Если ты обращаешься к верующим людям, твоего слова должно быть достаточно. А если потребуется подтверждение, “расшугай” свою паству на пару недель так, чтобы потом количество прихожан возросло с четырех человек до сорока четырех. В итоге получишь прирост на тысячу процентов. И пусть кто-то попробует побить твой рекорд.

Вернется ли иерофант к своей церкви? Или евангелисты его переманят к себе? Он, конечно, боец. Но даже самый отчаянный боец может выбиться из сил. Такое случается сплошь и рядом. Например, со спортсменами. Сегодня ты чемпион мира, а назавтра не можешь подняться с постели. То же самое верно и для проповедников.

Иерофанту сейчас шестьдесят шесть, и, встав у руля по причине вынужденного отсутствия главного кормчего, я могу со всей ответственностью заявить: у его церкви нет будущего. И если евангелисты в Огайо предлагают ему скромную должность сержанта-инструктора, но с хорошей зарплатой, то почему бы ему не принять предложение? Меня бы это вполне устроило.

Я вспоминаю свои постоянные неудачи дома. Как все-таки классно, что я теперь здесь! По-прежнему без гроша в кармане, но зато при деле. В религиозном бизнесе. На теплом солнышке.

Почему дома мне вечно сопутствовала неудача? Почему я не мог ничего добиться? И если вы скажете: “Тиндейл, старина, для того чтобы чего-то добиться, надо хоть что-то делать”, – я отве-чу: “А разве я ничего не делал?” На самом деле, я делал много чего. Я пытался устроиться на новое место. Проходил собеседования, заполнял бесконечные анкеты. Три месяца я изучал арабский – на случай, если меня возьмут на работу в Дубай. Три месяца я изучал чешский – на случай, если меня возьмут на работу в новый офис, открывшийся в Праге. Я ходил в надлежащий гольф-клуб, причем членство в клубе стоило очень недешево. Собственно, это меня и бесит. Я мог бы вообще ничего не делать, мог бы существенно сэкономить, и результат был бы точно таким же. Вернее полное отсутствие результата.

Рейнольдсы приходят поздравить меня с исчезновением Космо. Он уехал из города.

– Как вам это удалось? – спрашивают они.

Я скромно пожимаю плечами. Рейнольдсы принесли цветы для церкви. Огромный, яркий, явно недешевый букет. Лучше бы отдали деньгами. Мне давно нужно сменить гардероб. Подобрать себе что-то, что больше подходит под стиль Майами. Но все равно я доволен, что сделал доброе дело. Как говорится, пустячок, а приятно.

Возвращаюсь домой. Гулин с встревоженным видом бродит по саду.

У нее потерялся кот, Ориноко. Сбежал, когда строители меняли окна. Вообще-то я не люблю кошек, но Ориноко – хороший кот. Воспитанный и добродушный. Я даже гладил его украдкой, когда этого никто не видел. Ориноко, он что-то знает. Кошки несут в себе некую древнюю мудрость. Они знают какой-то секрет.

Хотя у меня никогда не было кошек, и сам я их не люблю, я авторитетно, со знанием дела заверяю Гулин, что ей не о чем волноваться. Даже не знаю, почему мы так любим уверенно рассуждать о вещах, в которых не понимаем вообще ничего.