Злополучный аккордеон

— Мирковский полагает, что с нашей стороны было ошибкой позволить Хохлову появляться на Западе с паспортом, который однажды уже привлек внимание спецслужб. Как мы предполагаем, он попал в руки ЦРУ, и его принудили к сотрудничеству, но в этой отчаянной ситуации ему все-таки удалось послать условную открытку жене. Хотя она и была просмотрена ЦРУ, в ней все же содержался предупредительный сигнал о том, что он работает под враждебным контролем. Ему не повезло — этот сигнал не был вовремя замечен. Два других агента, посланных нами для работы вместе с Хохловым, были схвачены американцами: его заставили их выдать.

Это тоже слова П. А. Судоплатова.

По плану Павла Анатольевича, который в то время возглавлял «Бюро номер один» — созданную по решению Политбюро ЦК ВКП(б) в МГБ СССР структуру для проведения диверсионной работы за границей — офицер-разведчик должен был тайно приехать в Австрию, поселиться под видом австрийца в Вене и получить легальным путем настоящий австрийский заграничный паспорт.

Попробуем разобраться в истории с паспортом, с которым Хохлову нельзя было появляться за границей.

Такой документ австрийскими властями был выдан на имя Иосифа Хофбауэра. Из нескольких типичных австрийских имен и фамилий Хохлов выбрал себе именно эти, превратившись в начинающего коммерсанта.

С этим паспортом на руках Хохлов должен был проехать по странам Западной Европы, собрать возможно большее количество виз и точно узнать, на каких условиях эти страны впускают к себе австрийцев. Предстояло выяснить полицейский режим и проверки, которым там подвергаются австрийцы, а также узнать, есть ли для них возможность устроиться на работу или поместить деньги в банк. Иными словами, Хохлову-Хофбауэру предстояло проверить на собственном опыте, можно ли строить планы агентурной сети в Европе на австрийских заграничных паспортах.

Это была первая ступенька его разведывательной карьеры. Судоплатов имел виды на артистичного молодого человека:

— После войны я взял его с собой в Румынию, чтобы он, пожив там какое-то время, адаптировался к жизни на Западе. Вернувшись в Москву, Хохлов находился в резерве МГБ в группе секретных агентов, которых планировалось использовать для глубокого проникновения на Запад. Для всех он вел жизнь обычного советского студента, получая на самом деле жалованье в моем бюро, где проходил по негласному штату как младший офицер разведки. Его учеба в институте была прервана войной, и я устроил его на филологический факультет МГУ без вступительных экзаменов. Правда, помочь ему получить хорошую квартиру я не смог и, женившись, он продолжал жить на старом месте, где стало особенно тесно после того, как у него родился сын. С 1950 года Хохлов начал регулярно ездить на Запад. Мы его снабдили подложными документами на имя Хофбауэра… Я хотел, чтобы он, используя свои внешние данные, а также свой артистизм, познакомился с балериной грузинского происхождения, танцевавшей в парижской опере, которую часто видели в компании с американскими офицерами и персоналом натовской штаб-квартиры. Его хорошие манеры и общительность помогли ему создать группу по сбору информации и, что было еще важнее, организовать боевой резерв для чрезвычайных ситуаций. Сам Хохлов об этих планах ничего не знал. К моему сожалению и негодованию, он совершил непростительную ошибку, которую сам вначале не принял всерьез. В моих глазах, однако, это перечеркнуло всю его карьеру нелегала…

Сущий пустяк перечеркнул многомесячные усилия офицеров «Бюро номер один», давших путевку в жизнь герру Хофбауэру, страховавших каждое его действие.

Впрочем, в той командировке удача сопутствовала Хохлову во всех странах, начиная с Австрии, где он поселился не в советском, а для поддержания легенды о благонадежности герра Хофбауэра — во французском секторе Вены. Снял комнату через посредническое бюро у француженки — ей будет труднее, чем прирожденному австрийцу, уловить искусственность в австрийском диалекте постояльца. Цюрих, Женева, Париж, Копенгаген. Все прекрасно. В Женеве выполнил одну из труднейших задач командировки — открыл счет в банке. Получил узкую полоску бумаги, подтверждавшую, что господин Хофбауэр имеет на своем счету одиннадцать тысяч швейцарских франков. По правилам конспирации, «ситуацию» личного банковского счета полагалось уничтожить. Хохлов свернул полоску и заложил ее в дальнее отделение бумажника.

На обратном пути из Женевы в Вену перед пересечением швейцарско-австрийской границы поезд, как всегда, остановился. В вагон, в котором ехал Хохлов, вошли австрийские таможенники. Поезд тронулся. Началась проверка багажа.

Один из таможенников остановился перед багажной сеткой, в которой лежали вещи Хохлова:

— Чей это багаж?

— Мой, — храбро отозвался Хохлов.

— Везете что-нибудь, кроме своих личных вещей?

— Нет. Только свои.

Таможенник, кажется, удовлетворился ответом и спросил менее официальным тоном, как о чем-то второстепенном:

— Аккордеон где купили?

Хохлов купил его в Женеве. Зашел в музыкальный магазин за патефонными пластинками и увидел чудо, от которого уже не мог оторвать глаз. У партизан Белоруссии он научился играть на этом музыкальном инструменте. Аккордеон был трофейный. Приобрести свой в Москве было недоступной роскошью — цены в комиссионках не по карману. Там же, в Женеве, стоимость аккордеона не превышала недельного жалованья. И он купил его.

Что ответить таможеннику? Правду? Но ведь это может быть ловушкой. У австрийца Хофбауэра не должно быть денег для покупки аккордеона в Швейцарии! Откуда у него могла появиться иностранная валюта за пределами Австрии?

— Я купил его в Вене.

— Когда?

— Месяца два назад.

— Откройте футляр.

Таможеннику и так все ясно: аккордеон новехонький.

У Хохлова требуют документы. Они в руках таможенника. Хохлов внезапно выбивает их и нервно, под коммерсанта, кричит:

— Кто дал вам право копаться в моем бумажнике?!

Ему скручивают руки за спину и прочно прижимают к вагонной двери. На следующей станции ссаживают с поезда, производят тщательный обыск. В бумажнике обнаруживают банковскую «ситуацию».