Вследствие того, что большая часть жителей либо покинула побережье из-за разрушения жилищ при бомбардировках с моря и воздуха, либо была эвакуирована немцами, в этой зоне оставалось очень мало бельгийцев. Поэтому было совершенно невозможно отправить туда разведчика, и нам приходилось довольствоваться донесениями бельгийских лодочников, плававших по каналам между Брюгге и Голландией. Когда мы получали эти сведения, они уже теряли свою актуальность, но так как большая часть береговых батарей была установлена на бетонном фундаменте и не могла менять своего места, то время не играло большой роли. Сведения о сооружениях береговой обороны собирались лодочниками от случайных беженцев с побережья, пробиравшихся в Брюгге.

Однако в донесениях лодочников нас больше всего интересовала деятельность немцев в самом Брюгге. В гавани могли стать на якорь около тридцати подводных лодок и такое же количество миноносцев. Нас интересовали данные не только о количестве кораблей противника в гавани, но и о количестве строящихся кораблей. Некоторые из них собирались из частей, присланных из Германии, другие строились на судостроительных верфях в Антверпене, из которых самыми важными были верфи Кокерелль.

Воздушная разведка, аэрофотосъемка, германские дезертиры, наши агенты-лодочники и непрерывное наблюдение Мореско, нашего пограничного агента в Кадзанде, обеспечивали адмиралтейству требуемую информацию.

Помимо наблюдения за Зеебрюгге, мы наблюдали и за Шельдой, для того чтобы воспрепятствовать пароходам, находившимся в Антверпене, проскользнуть в германские порты, где они могли быть переоборудованы для нападений на корабли союзников или использованы для других целей.

Поэтому, когда наш антверпенский агент сообщал, что на каком-нибудь пароходе, стоявшем праздно свыше двух лет, начинали разводить пары, мы, естественно, настораживались и немедленно доносили об этом в адмиралтейство.

Попасть в Англию для гражданина нейтральной страны было делом нелёгким. Морякам нейтральных судов не разрешалось сходить на берег, и визы выдавались только тем гражданам нейтральных стран, чья благонадежность, прошлое [74] и политические симпатии не вызывали подозрений. В каждой нейтральной стране существовала контрразведка, и многие лица были бы очень удивлены, увидев точные сведения, собранные о них до того, как им была дана виза.

Британская контрразведка, помещавшаяся в конторе Т. в Роттердаме и работавшая под руководством де Мэтра, была типичным образцом подобной организации. Ни один голландец не мог получить визу без того, чтобы его заявление не было просмотрено де Мэтром. Имена подозревавшихся в сношениях с противником или в германофильстве подданных нейтральных стран были занесены в британский «чёрный список», имевшийся во всех консульствах и у всех офицеров, ведавших паспортными делами. Включение в этот список означало автоматическое запрещение въезда в Англию.

Я не знаю, пользовались ли некоторые из граждан нейтральных стран дипломатической почтой, и выяснить это было почти невозможно. Однако мне известно, что Мата Хари подозревалась в этом, Эту опасность приходилось учитывать, но против неё мы были бессильны. По всей вероятности, дело происходило так, что какой-то гражданин «Смит» имел приятеля в посольстве своей страны в Лондоне, которому он передавал письма для «Джонса» — общего их приятеля, оставшегося на родине. При вскрытии дипломатической почты находили это письмо и автоматически отправляли его по назначению. Эта же процедура могла иметь место и в обратном направлении. Маловероятно, чтобы дипломатический представитель сознательно стал бы способствовать передаче донесений, но он мог сделать это, чтобы оказать одолжение красивой женщине или приятелю, который, несомненно, уверил его в том, что единственным мотивом его просьбы является желание избежать ознакомления чиновников британской цензуры с его личными делами.

Агенты де Мэтра следили за всеми известными ему немецкими агентами в Голландии. Наблюдая за их жизнью и встречами, мы часто получали ценные сведения о тех, кто передавал донесения немцам. Самыми лучшими агентами де Мэтра были старый Хаас и его племянница. Никому бы не пришло в голову подозревать этого старика или его простенькую племянницу в том, что они являются агентами английской службы. Они были столь бесцветны, что даже в маленьком обществе не могли привлечь к себе внимание. Они хорошо знали языки, были [75] умны, наблюдательны и обладали неограниченным терпением — качества, бесценные для агентов контрразведки.

Наконец, наши контрразведывательные организации в нейтральных странах могли, по требованию начальника в Англии, проверить любого человека или получить о нем нужные сведения, как, например, выяснение адресата подозрительных писем.

Удивительно, как часто разведчик попадался на какой-нибудь мелочи. Я вспоминаю случай, когда британский цензор заинтересовался письмом, адресованным какому-то человеку в Голландии. Де Мэтр выяснил, что этот человек был немецким разведчиком. В письме, которое, несомненно, было послано с указанием вымышленного адреса в Англии, было сказано, что в дальнейшем все письма должны направляться по номеру две тысячи с чем-то. Только две или три улицы в Лондоне имели столько домов. Предпринятое расследование быстро привело к аресту немецкого агента, служившего «почтовым ящиком».

В Голландии я, естественно, больше соприкасался с бельгийским отделом немецкой разведки, чем с каким-либо другим. Обязанность немецкой контрразведки в Бельгии заключалась в предупреждении там шпионажа. Я постоянно сталкивался и с ней. Немецкая контрразведка работала совершенно отдельно от своей разведки, единственной функцией которой была посылка агентов в союзные страны и сбор присылаемых ими донесений.

Бельгийский отдел немецкой контрразведывательной службы, или тайная полиция, имел свой штаб на улице Берлемон в Брюсселе. Его агенты подстерегали нас на каждом шагу и заслужили наше уважение и восхищение. В начале войны руководителем службы был некто Берган, стоявший ранее во главе немецкой контрразведки в Дюссельдорфе. В его обязанности входило парализовать нашу деятельность и одновременно следить за несколькими миллионами жителей Бельгии. Как ни странно, но Бергэн не знал ни слова по-французски и в переговорах с бельгийцами должен был полагаться на своего помощника Пинкгоффа, работавшего во Франции ещё до войны под видом мясника.