Луи ушел из Шатле разочарованный. В сущности, до истины никто так и не докопался.

И только спустя несколько недель до него дошли удивительные новости о Живодере.

Джустиниани не угадал: король недолго держал гнев на брата. В сущности, он и не мог злиться долго, так что Мазарини, по-прежнему державшийся в тени, и не рассчитывал, что Гастона Орлеанского можно удалить от государственных дел на сколько-нибудь продолжительное время.

Во всяком случае, Сицилиец всегда поддерживал с Принцем ровные отношения, а дипломатическое чутье подсказало ему, что следует обратиться к королю с просьбой даровать прощение собственному брату, столь подверженному чужому влиянию, столь неразумному.

А главное, королева. Ее отношения с братом мужа всегда были превосходными. Союзница Гастона во всевозможных заговорах, столь многочисленных во время царствования Людовика XIII, Анна Австрийская принадлежала к тем редким личностям, которых герцог Орлеанский никогда не предавал. Возможно, он по-своему любил королеву, и она была ему за это признательна.

Впрочем, примирение отвечало тайным желаниям Людовика XIII, мечтавшего поскорее забыть о прежних преступлениях и карах, на которые его подвиг ужасный кардинал. Двадцатого января король даже пропустил заупокойную службу по Ришелье.

Тринадцатого января Гастону Орлеанскому разрешили прибыть ко двору и вновь поселиться в Люксембургском дворце. Теперь он мог возобновить свое излюбленное занятие: посвистывая, разгуливать по аллеям парка, водрузив на нос синие очки, за стеклами которых никто не мог увидеть его глаз!

Но после помилования главного противника короля раздались голоса о необходимости оправдания тех, кого в свое время арестовали по приказу Великого Сатрапа. И очень скоро при дворе вновь появился сильно скомпрометировавший себя в деле Сен-Мара герцог де Бофор.

Девятнадцатого января из Бастилии вышли маршал де Бассомпьер и его друг Витри.

Выйдя на свободу, изможденный двенадцатилетним несправедливым заключением — его предлагали освободить раньше, однако он всегда отказывался, заявляя, что не выйдет на свободу без оправдательного письма! — Бассомпьер, казалось, обрел новые силы. «Я бодр как огурчик, — гордо заявлял он, — и хотя голова моя седа, мой хвостик еще и крепок и упруг».

Разоренного маршала восстановили во всех его должностях, и ходили слухи, что его назначат воспитателем дофина Людовика.

Двадцать четвертого января, в субботу, просматривая доставленный Никола свежий номер «Газетт», издаваемой Теофрастом Ренодо, Луи прочел следующие строки:

Недолго думая, Луи схватил плащ и шляпу и отправился на Королевскую площадь, где временно поселился маршал.

Представившись нотариусом, он был уверен, что его не заставят томиться в прихожей: в те времена люди, особенно разоренные, буквально трепетали перед нотариусами!

Бассомпьер сидел в кресле, а вокруг него суетился башмачник, примерявший маршалу легкие туфли с пряжками. Тюрьма превратила франтоватого друга Генриха IV, вечно окруженного стайкой хорошеньких женщин, в тучного старца, мучимого одышкой, морщинистого и седого. Но бремя лет нисколько не уменьшило пристрастия маршала к щегольским костюмам. Вот и сейчас на нем красовался небесно-голубой камзол.

Когда лакей ввел Луи в гостиную, маршал вопросительно взглянул на него, и в глазах его промелькнула тревожная искорка.

Взмахнув рукой, Бассомпьер отослал сапожника и лакея.

— Ждите, — произнес он им вслед, — я скоро освобожусь.

Оставшись наедине с посетителем, он промолвил:

— Господин Фронсак, мне известна ваша контора, но, полагаю, лично с вами я незнаком… Видимо, вы хотите поговорить со мной о моей библиотеке… но я продал ее, и, признаюсь, даже не знаю…

Луи поклонился, приветствуя маршала и одновременно давая понять, что согласен с его словами.

— Я все же надеюсь, сударь, что вы помните, что продали вашу библиотеку герцогу Вандомскому, который, насколько мне известно, не заплатил вам за нее…

Бассомпьер весь напрягся, стараясь придать лицу безмятежное выражение: вопрос о деньгах всегда вызывал в нем неприятные чувства. Тяжело вздохнув, он сказал:

— Это верно лишь отчасти. С тех пор я не раз требовал от него внести всю сумму… Узнав о моем освобождении и о воз вращении мне королевских милостей, сын его посчитал за лучшее прислать мне чек на двадцать пять тысяч ливров. Таким образом, Вандом уплатил мне в общей сложности пятьдесят тысяч ливров. Следовательно, дело закрыто… по крайней мере, для меня.