Наутро заскрипели двери тюремной камеры, вошел офицер, сияя медью ярко начищенных пуговиц и гремя саблей по каменному полу.

Арестанты поспешно встали.

— Господин маеор князь Долгорукий сего шестнадцатого мая отписку получил от всего Донского войска о покорении их власти великого государя, — важно начал офицер. — И того ради случая вам, ворам и изменникам, черкасским казакам и пришлым людям, господин маеор учинение смертной казни приказал отложить до государева указа.

Осужденные обнимались и целовались, многие плакали навзрыд.

Через несколько дней Долгорукий получил царское распоряжение: пленных не казнить.

Петр помиловал приговоренных к смерти потому, что больше не видел необходимости применять жестокие меры. Взятием Черкасска и казнью казацких старшин закончились успехи восстания.

Тех из булавинцев, которые по рассмотрении не оказывались в числе «пущих заводчиков», рассылали в разные стороны: кого строителем нового города Петербурга, кого в тяжкую работу на уральские и тульские заводы, кого солдатом в армию.

Поздним вечером 6 июля 1708 года к куреню Ильи Зернщикова подъехал старый казак, слез с заморенного вороного коня и постучался. Его впустили не сразу, потому что у хозяина было тайное совещание с единомышленниками.

Поражения булавинских полковников Хохлача, Драного и Беспалого сильно подорвали влияние Булавина даже среди его сторонников, и теперь черкасские домовитые казаки порешили убить войскового атамана, чтобы этим вернуть себе доверие государя. Однако Булавин был осторожен, нигде не показывался без охраны, и заговорщики не могли к нему подступиться.

Узнав от домашних, что его хочет видеть неизвестный, Зернщиков посоветовался с друзьями и решил, что от одного человека нельзя ожидать опасности.

В горницу вошел старик с седым чубом, с длинными седыми усами, в потрепанной одежде. Глаза незнакомца горели мрачным огнем.

— Честному товариществу поклон!

— Кто вы такой будете, добрый человек, и какую нужду ко мне имеете? — спросил Илья.

— Кличут меня Олексием Пивнем, а дело у меня такое, об каком и вы сами думаете: вора Кондрашку погубить!

Смелые слова Пивня встревожили заговорщиков. Казаки схватились за сабли, но Зернщиков успокоил их.

— А хотя же бы и так, диду? Разве мы от вас какую помогу можем получить?

— Я вам уже тем помог, что не донес атаману, о чем вы здесь промеж себя судите. А сделал бы я так — качаться вам на виселицах!

— То верно, диду! А еще?

— Еще?! — Пивень заговорил быстро и яростно. — Ненавижу вора Кондрашку! Прошлой осенью замыслил я царское войско от погрома спасти, да не удалось. И за то Булавин все мое хозяйство разорил! Волов и коней забрал, хлеб мой бунтарям пошел, а домашний скарб дочка Ганна сама своими руками… слышите, люди! — Олексий скрипнул зубами. — Своими руками голоте пораздала. «Не хочу, сказала, даже и глядеть на добро, что изменник-батька скопил!» Вы слышите, люди?!

— Ого! Нравная, видно, дивчина! — заметил Зернщиков.

— Вся в меня! — с гневом, к которому примешивалась тайная гордость, отрезал Пивень. — С той поры повсюду хожу я за Кондратием, как пес за хозяином, каждый шаг его сторожу. Душу свою, силу свою потратил я до последнего конца, но зато вот что вызнал я в сей вечер: Кондрашка на хутор выехал с двумя лишь парубками.

Заговорщики повскакали с криками торжества.

— И вы знаете, диду, то место?

Вскоре большая группа вооруженных казаков выехала из Черкасска. Среди них был и Олексий Пивень.

На рассвете заговорщики взяли в кольцо уединенный хуторок, куда отправился Булавин отдохнуть от бесчисленных забот и неприятностей.

Одностаничник атамана Петро Кныш, проснувшийся до рассвета, услышал шум и выглянул из окна хаты: к ней крались вооруженные люди.

— Батько, вставайте! — неистово завопил Кныш. — Злодеи подступают!

Булавин тотчас вскочил. Заряженные пистолеты всегда были у него под рукой. Из другой горницы выбежал Павло Макуха.

— Подстерегли нас недруги, батько!

— А вы, хлопцы, уходите! — хладнокровно посоветовал атаман. — Вас они помилуют, им один я нужен.

— Не будет того, батька! — с негодованием заявил Кныш.

— Либо отобьемся, либо всем смерть, — поддержал товарища Павло.

Из окон хаты грянули три выстрела. Илья Зернщиков схватился за простреленную руку.

— Сдавайся, Кондратий! — закричал он. — Мы тебя не тронем, пусть нас казачество рассудит!

— Царскую милость хочешь заслужить, подлюка?

Булавин скрылся за косяком, потому что на него нацелились сразу несколько фузей и пистолетов. Залпом заговорщиков убило Павло Макуху.