Она: Что?

Он: Еще она сказала, что когда она пыталась отговорить маму, ты сказала ей только одну фразу: «Он мне ничего не может больше дать». Сильно, правда?

Она: Странно.

Он: А твои тоже разошлись?

Она: Нет. Но лучше бы разошлись. Живут под одной крышей, как звери. Водка, скандалы... А в перерывах молчат.

Он: Понятно.

Она: Он тяжело переживал уход твоей мамы?

Он: Я только теперь понимаю, как тяжело. Но держался молодцом.

Она: Ты тоже сейчас держишься молодцом.

Он: Это потому что ты со мной.

Она: Вот видишь. А ты не хотел, чтобы я приезжала.

Он: Не хотел, чтобы в медовый месяц тебе пришлось выносить судно из-под незнакомого человека. А потом – хоронить его.

Она: Твой отец – это часть тебя. Он не чужой мне.

Он: Знаешь... Так пусто сейчас внутри. Если бросить камень, не дождешься, пока он стукнется об пол. Я как будто ушел вместе с ним.

Она: Я тебя не отпущу. Слышишь!

Он: Да тише ты, руку оторвешь... Я здесь.

Она: Да. Если пойдем, то вместе... Слышишь? Вместе! А это кто?

На экране Он, лет на семь моложе, идет за руку с молодой, симпатичной девчонкой. Лица у них обоих глупые, но счастливые. Совершенно по-театральному идет снег.

Он: Это долгая история.

Она: Та, которую ты мне уже рассказывал?

Он: Да. Мы приехали на каникулах, чтобы пожить недельку в папиной квартире. А он неожиданно вернулся из путешествия. Встретились прямо на вокзале. Получилось очень глупо.

Она: Так и жили втроем? Или вы развернулись и уехали?

Он: Нет. Он светски раскланялся и уехал к приятелю на неделю.

Ему пришлось ездить оттуда на работу через весь город. А к нам приехал только один раз, очень важный и с камерой наперевес. Сказал, что пора когда-то и людей начать снимать.

Она: Твой папа был хороший человек.

Он: Он был скупой и любил поворчать после работы. В последние годы это ворчание иногда по-стариковски затягивалось на целый вечер... А еще он был ипохондрик и с каждой царапиной бежал в больницу... Он был самый лучший человек из тех, кого я встречал. Самый чистый и честный. Мне стыдно, что я не такой.

Она: Наверное, ему трудно жилось.

Он: Не очень. Люди любят безвредных чудаков, даже когда не понимают их. С ними веселее. И потом, у папы было еще кое-что, что люди очень ценят.

Она: Дай я попробую угадать... Чувство юмора?

Он: Нет. Он никогда ни к кому не лез в душу. И помогал, только когда просили, а не наоборот, как большинство других.

Она: Что он тогда сказал про твою... девушку?

Он: Порадовался вместе со мной, что в нашем доме поселилась настоящая принцесса. Он разбирался в женщинах примерно так же сильно, как я... тогда.

Она: А мне так и не удалось с ним поговорить...

Он: Он смотрел на тебя и держал за руку. Знаешь...

Она: Что?

Он: Я ведь до сих пор не сказал тебе «спасибо».

Она: Перестань.

Он: Я найду слова потом, ладно? Когда мы снова научимся спать и вообще жить, как нормальные люди. Когда у нас, все-таки, начнется медовый месяц...

Она: Мне очень стыдно, но я счастлива даже сейчас. Мы стали еще ближе за эти дни.

Он: Ближе? Да мы просто срослись, как сиамские близнецы.

Она: Это даже страшно.

Он: Почему?

Она: Потому что теперь мы никогда не сможем расцепиться. Даже если захотим.

Он: Но мы ведь не захотим?

Она: Ох, дядька... Давай попробуем поспать.

Он: Мы уже пробовали полчаса назад.

Она: Пора еще раз.

Он: Хорошо. Ты первая закрывай глаза.

Она: Нет. Ты первый закрывай и ложись ко мне на коленки. Вот так... Дядька мой... Я научу тебя снова улыбаться, только дай время...

Напевает, как детскую колыбельную, протяжную народную песню.

Пленка заканчивается. Белый экран держится еще секунду-другую и гаснет.

Камера идет по коридору. Бежит по коридору. Слышны чужие деловитые голоса. Мелькают полосы света и тени. Очень длинный коридор. Бесконечный.

Он, отвернувшись, лежит на кровати. Она, с камерой, подходит к Нему.

Она: (тихо) Вставай.

Он молчит.

Она: (громче) Вставай!

Молчание.

Она: (орет) Вставай!!!

Он вяло шевелится, но не отвечает.