Ключ к пониманию такого положения находится в двойственном характере английского перевооружения. Цель перевооружения была строго оборонительной; оно было просто перестраховкой на тот случай, если в будущем не оправдаются надежды относительно мирных намерений Германии в отношении Англии. Ни до, ни после Мюнхена перевооружение не преследовало цели бросить вызов господствующему положению Германии в Центральной Европе. Более уместным для нашего исследования будет выяснение вопроса: произошли ли какие-либо изменения в таком взгляде на перевооружение после оккупации немцами Чехословакии.

Это возвращает нас к той мартовской неделе 1939 года, когда весь страх, неосведомленность, неправильная информация и обеспокоенность за сохранение мира «любой ценой» завершились рядом как будто бы не связанных между собой событий, которые должны были привести к периоду конфронтации Германии и вызова ей, несмотря на все прежние противоположные намерения. В начале недели ни у кого из членов английского кабинета не было тревожных предчувствий. Военный министр Хор-Белиша вносил последние штрихи в подготовленную оценку состояния армии, которую он собирался представить парламенту в среду, 8 марта, и в которой даже не упоминалось слово «Германия». Министр внутренних дел Самуэль Хор был занят подготовкой речи перед своими избирателями на ежегодном собрании в Челси в пятницу, 10 марта. Он собирался сделать несколько ссылок на заметное улучшение в международных отношениях и по этому поводу советовался с премьер-министром. Чемберлен рекомендовал ему развенчать точку зрения тех, кто считал, что война неизбежна, и подчеркнуть большие возможности для сохранения мира.

Премьер-министр устроил конфиденциальный инструктаж представителей прессы в четверг, за день до того, как Самуэль Хор должен был произнести свою заверительную речь в Челси. Чемберлсн сказал собравшимся, что в Европе наконец «устанавливается период спокойствия» и имеются хорошие перспективы скорого соглашения по разоружению. Хор в своем выступлении был еще более красноречив. Он рисовал картины встречи глав европейских государств, которые совместно разработают основы «для новой золотой эры мира». Он подверг критике тех, кто высказывал опасения по поводу возможного начала войны. Теперь очевидно, что ни Чемберлен, ни Хор не имели намерений ввести в заблуждение общественность; они сами верили в то, о чем говорили. Кабинет министров не предвидел никаких тревог или беспокойства. Премьер-министр после своей встречи с представителями прессы уехал на субботу и воскресенье развлечься рыбной ловлей; министр иностранных дел уехал на отдых в Оксфорд. Пресса воспользовалась намеками и указаниями сведущих людей в Уайтхолле. Газеты приветствовали новые веяния и видели в предстоящем визите в Германию министра торговли Англии Оливера Стейнма еще один шаг по пути урегулирования серьезных спорных вопросов в Европе.

На самом деле постоянный заместитель министра иностранных дел Александер Кадоган только что получил заверптельное личное письмо от английского посла в Берлине Невиля Гендерсона, написанное 9 марта, вместе с исключительно конфиденциальным обзором англо-германских отношений. Гендерсон отмечал в своем письме, что он все еще слышит «дикие рассказы о готовящемся нападении, но я, откровенно говоря, не верю ни одному сказанному слову. До тех пор, пока мы спокойно занимаемся подготовкой нашей обороны, все будет, по моему мнению, хорошо. Немцы сами остро нуждаются в мире».

По возвращении из Оксфорда министр иностранных дел 13 марта ответил Гендерсону личным письмом, в котором писал, что он тоже почувствовал «ослабление напряженности»: утихли слухи и страхи и у него не сложилось впечатления, что «правительство Германии планирует ту или иную выходку в каком-либо конкретном месте». Но все же они (немцы), добавил он в скобках, проявляют «нездоровый интерес к словацкой проблеме».

Это был до странности безмятежный ответ, если учесть, что два дня назад, 11 марта, уже после того, как пресса сообщила об обнадеживающем повороте событий, и после заверительного выступления Хора в Челси старший офицер разведки при министерстве иностранных дел принес Кадогану тревожную информацию. Он сообщил, что из надежных разведывательных источников ему стало известно о планируемой Германией оккупации Чехословакии «в ближайшие 24 часа».

Кадоган обратил внимание на эту информацию, но, казалось, не был ни убежден в ее правдивости, ни потрясен близостью нависшей угрозы. Он сообщил об этом министру иностранных дел, очевидно поделившись своими сомнениями, так как Галифакс решил ничего не предпринимать и продолжал заниматься своими личными планами отдыха на воскресный день.

Чемберлен также был поставлен в известность об этом, но и он решил не реагировать на столь неправдоподобное известие, чтобы не помешать себе поразвлечься рыбной ловлей. Не возникло никакой тревоги ни у начальника имперского генерального штаба, ни у французов. Все эти люди были удивлены, когда 15 марта немцы оккупировали Прагу. Этого никто не ожидал. Механизм дипломатической и разведывательной связи как-то не сработал.

И здесь, как и в последующем, опять возникает необходимость четкого выяснения источника ошибки. Информация достигла министерства иностранных дел. Французские власти также были информированы. Почему эта информация не была проверена; почему не были приняты меры предосторожности; почему ни Чемберлен, ни Галифакс не придали информации никакого значения? Ведь после Мюнхена прошло всего-навсего шесть месяцев. Напрашивается вывод, что не только Чемберлен и Галифакс, но и весь состав кабинета и большинство руководителей вооруженных сил и служб не хотели верить информации относительно нависшей угрозы уничтожения Чехословакии и нарушения мюнхенского соглашения. Имеющиеся материалы не позволяют делать иной вывод, и в значительной степени это относится и к положению во Франции. Французы, пожалуй, получили более точную информацию от своего посольства в Берлине. У них нет никаких оправданий считать себя не осведомленными в отношении намерений Гитлера. И все же, как и их английские коллеги, французы отказались поверить полученной информации.

Это нашло отражение в передовой статье газеты «Тайме» через сорок восемь часов после того, как секретная служба предупредила Кадогана в министерстве иностранных дел, что немцы собираются в поход на Прагу. «Если что и отличает этот год от предыдущего, — писала „Тайме“ утром в понедельник, 13 марта, — то это определенность, что Германия завершила свои требования к соседям, которые, по их собственному признанию, не были в состоянии добросовестно оспаривать эти претензии и все же отказались удовлетворить их, когда путь к спокойному урегулированию все еще оставался открытым».