Юноша поднял глаза и улыбнулся — побеспокоиться о содержимом его кружки решила стройная красавица. Круглое белое лицо, большие карие глаза, тонкие, словно ниточки, брови, и крохотный пухлогубый рот — настоящая кукла. Она была в длинном голубом платье, белоснежном переднике и кружевном чепце. Из-под него по-детски выбивались вьющиеся пряди темных волос.

— Привет тебе, дарующая пиво, плесни еще и улыбнись красиво! — пропел Пек и протянул девушке кружку.

— Ну, стихоплет! — засмеялась она, и на пухлых щечках вдруг обозначились две трогательные ямочки.

— Присядь ко мне, красавица, позволь тебе понравиться, — продолжил юноша, все больше и больше очаровываясь ее влажными, карими глазами, а потом и вовсе цапнул девушку за руку, потянул к себе — на скамью.

— Ой, нет, ой не могу, — забеспокоилась она, хватая свой кувшин, — пусти, не тронь — отец смотрит.

— Делия! Что ты там застряла? Иди других обслужи! — в самом деле, позвали девушку из-за стойки.

— Делия! Тебя зовут Делия! — не обращая ни на что внимания, с восторгом заговорил Пек. — Я — Пек, Пек-Рифмач. Слыхала, может?

— Слыхала-слыхала: как ты носы парням воротишь, — вновь засмеялась Делия. — Но, пусти же, — почти вырвала у него руку, чуть нахмурилась, а через секунду опять заулыбалась: парень-стихоплет, без отрыва смотрящий в ее глаза, ей понравился. — Давай завтра, давай ты утром придешь — утром у нас народу совсем нет. Утром и поговорим.

— Приду, обязательно, — шепнул-кивнул Пек и снова поймал ее руку — уже для того, чтоб коснуться губами пухлых розовых пальчиков с мелкими ногтями.

Рука Делии тепло и вкусно пахла корицей. Этот аромат внезапно вновь напомнил Пеку детство, Кленовую усадьбу и маленькие рулеты с корицей, которые по воскресеньям подавали к утреннему чаю. Эти рулеты он обожал. Он почему-то думал, что его покойная матушка умела готовить такую вкуснятину…

Так Пек влюбился…

Глава восьмая

Ларик не узнавал приятеля. Тот, напевая что-то легкомысленное про цветущие ландыши и весенний ветерок, приоделся в нарядную курточку из серого бархата с шелковыми шнурами, узкие штаны того же материала, в начищенные с вечера сапоги, и теперь старательно приглаживал смоченные водой вихры. Он старался из непослушных волос сделать что-то приличное.

— Это ты к бою так готовишься? — с сомнением спросил, наконец, Ларик, все еще не вылезший из-под одеяла.

— А? — не сразу услышал Пек. — Нет. К девушке.

— Дааа? — протянул Ларик. — А с чего такая забота о внешности? Раньше за тобой такого не водилось.

— Раньше и девушек таких не водилось, — улыбнулся юноша.

— Но ты же помнишь, что нынче вечером идешь драться? Сегодня важные господа придут смотреть на бой. Папаша Влоб ждет от тебя красивой победы.

— Поооомню, поооомню, — пропел Пек, рассматривая себя в крохотное зеркальце, которое у него с другом было одно на двоих.

— Сомневаюсь я, — и Ларик протянул руку к столу, взял с тарелки морковку и захрустел (любил он этот сладкий овощ), вновь откинувшись на свою подушку. — Как ее звать?

— Кого? Девушку? Делия, — довольно ответил Пек и повторил, получая неимоверное удовольствие от звука имени красавицы. — Делия.

— Оп-па! — вновь подскочил на постели Ларик. — Это не трактирщика ль дочка? Кабачок 'Отдохни'?

— Точно. Откуда знаешь?

— Как не знать, — ухмыльнулся Ларик. — В прошлом году я ее целовал.

Пек нахмурился, покосился на друга, потом на букет осенних цветов, которым он запасся для свидания, потом — опять на Ларика:

— Дальше.

— Дальше? — парень опять смачно откусил от морковки, опять захрустел и широко улыбнулся. — Дальше было все, как положено. Ну, ты ж не маленький, знаешь, что после жарких поцелуев бывает. А потом мы разбежались… Папаша все мечтает ее замуж выдать и побыстрее. Глупая она, до мужских статей жадная… Можешь, конечно, и ты посвататься, только зачем тебе такая? Да и нам, босякам, у которых ни кола, ни двора, тут ничего не светит. Откажет тебе ее папаша — ему жених богатый нужен. А то, что дочка гуляет — это его не волнует. Главное — чтоб в подоле не принесла, но с этим делом у нее, вроде, никаких проблем… Так что — иди, балуйся. Делия безотказная…

— Ты врешь! — с таким рычанием Пек резким ударом кулака сбил на Ларика и цветы, и кувшин, в котором они стояли.

Ларик подскочил, подавившись морковкой, весь мокрый, в глиняных черепках и запорошенный рассыпавшимися цветами, проревел:

— Свихнулся?!

— Ты вре-ошь! — не сбавив ярости, повторил Пек и топнул ногой.

— Я когда-нибудь тебе врал?! — так же, с ожесточением, проорал Ларик, отряхиваясь. — Да и на кой мне тебе врать?! Ты дурак.

Юноша охолонулся, получив такой ответ. В самом деле, во лжи он никогда не уличал друга. Ларик был простодушен, иногда делал глупости, но подлости — никогда.