Когда она пришла в себя, то рассказала, что увидела тогда пред собой того чёрного старца в жутком обличии: кровавым огнём светились его очи, в руке он держал большой нож и грозил ей смертью.

Увидев, до какой степени нарушено её здоровье и ослаблены нервы, почуял я, наконец, жалость в сердце и послал скорее за доктором.

Каждый день в город бегали посланцы с рецептами, употребили все средства медицины, чтоб вернуть ей силы. Прошло несколько дней, лекарства были бесполезны, улучшения здоровья они не принесли, а лишь еще больше ослабили да добавили мучений.

Родители, узнав об опасной болезни своей дочери, приехали навестить её. Она захотела продолжать лечение в родительском доме, и доктор посоветовал то же, надеялся, что может тогда к ней вернётся покой, и лекарства будут лучше действовать.

Я согласился с этим, и Амелия с отцом и матерью уехала из моего дома, обещая вернуться, как только поправит здоровье.

А через три дня я получил письмо с чёрной печатью. Пробежав его глазами, увидел слова: «Амелия закончила свою печальную жизнь вчера в пятом часу пополудни».

Едва я прочёл это, как вдруг волосы на моей голове зашевелились и начали страшно кричать. Жуткий ужас охватил меня. Наконец я увидел, до какого несчастья довёл меня тот злобный старец. Схватил заряженный пистолет и побежал с намерением пристрелить его на месте… едва открыл дверь, как из пустого дома вылетела огромная стая нетопырей. Со страшным писком начали они метаться в воздухе над крышей хаты и вокруг деревьев, а старца и его кроликов уже и в помине не было.

Покинул я свой дом, страшно было в нём жить, страшно было выйти в поле и видеть луга, пригорки и леса, ибо повсюду появлялась пред моими глазами чёрная, как у сатаны, фигура ужасного старца.

— Вот, доктор, исповедь моей жизни.

Немного помолчав, он положил руки на голову и, глядя в зеркало, сказал:

— И сейчас волосы шевелятся и кричат. Ну что, знаешь ли ты способ помочь мне в беде?

Доктор, стараясь утешить его, пригласил к себе, дал свой адрес, и вскоре мы вышли из трактира, а тот остался. Через два дня я уехал из Витебска и больше не видел этого человека.

— Ужасный старец! — сказал Зав'aльня. — Не тот ли это чёрт, которому Твардовский приказал оживить тело Гугона? Является теперь в разных концах света, чтобы вредить роду людскому.

— Страшную историю рассказал пан Сивоха! Но у меня нет такой хорошей памяти, — сказал Лотышевич. — Много слыхал я разных рассказов, но что сегодня услышу, то утром забуду.

Пока мы беседовали и каждый высказывал свои мысли о тех рассказах, что прозвучали этим вечером, за стеной среди деревьев, которые окружали дом, начал шуметь ветер. Дядя посмотрел на свечу, что догорала на окне, и сказал:

— Недаром петух пропел сразу после захода солнца; вот погода уже и меняется, подул ветер, и теперь самое главное, чтоб огонь в окне горел ярко.

Он поднялся, заменил свечу и обратился ко мне:

— Янк'o, попроси панну Малгожату, чтобы зашла к нам. Странная это женщина! случается у меня, как и сегодня, что гости рассказывают прекраснейшие истории. Я слушаю, будто прикован к месту, а она не имеет к этому никакого интереса, да ещё и гневается, не хочет заходить в комнату во время рассказов, доказывая, что не только рассказывать, но и слушать про дьяволов и чары — грех.

Когда пришла панна Малгожата, дядя сказал:

— Милостивая пани всё одна, да одна, не хотела послушать чудесную историю, которой сейчас так прекрасно позабавил нас пан Сивоха. Он видел в Витебске человека, у которого были кричащие волосы.

— Вот вечно все истории у вас такие! И кто ж поверит, что волосы на голове могут кричать?

— Хорошо, пусть так. Милостивая пани не хочет верить, но попросим об одной вещи: прикажи принести нам доброй водки, мёду да приготовить клюквы. За палёнкой [215] распрощаемся со старым годом и встретим новый, а теперь это питьё будет ещё приятнее, ведь мороз крепчает и ветер дует с севера.

На дворе завывал ветер, на столе горела водка. Зав'aльня старался как следует приготовить напиток и добавить всех необходимых приправ в меру. Пан Лотышевич был занят беседою со слепым Францишеком. Стоя возле пана Сивохи, Стась и Юзь рассказывали о своих школьных товарищах, о майских прогулках в поле и о студенческом театре. Я, глядя на голубой огонь горящей водки, вспоминал разные истории, которые слышал в дядином доме, а больше остальных мне грезился рассказ органиста Анджея про огненных духов. Казалось, из этого пламени на зов сразу бы выскочил Никитрон.