— Это все из-за Леньки! — вырвалось у меня.

Жан-Жак поморщился:

— Что еще за уменьшительные клички?

— Из-за Лени Шадрича, — поправился я. — Он сказал, что «Джоконду» украли именно в одиннадцатом году, — с этого все и началось…

— Правильная догадка, — сказал Семен Семеныч. — Французы рекомендовали эту дату, чтобы гарантировать газетную сенсацию.

Жан-Жак посмотрел на Леню, который внимательно приглядывался к книгам на директорском столе, и сказал:

— Товарищ Шадрич, хотя и был вовлечен в возмутительную слежку за мной, оказался наиболее благоразумным из них. Он вел себя спокойно и не поддержал сумасбродных заявлений. Он внес весьма ценное предложение — посетить Самофракию и устранить из времени разрушение статуи. Наконец, когда мы выгружали статую, он вышел по моей просьбе из Лувра за газетами. Без этого эксперимент не дал бы полного результата — по вине Калачева и Горшенина, которые не выпустили меня из машины. Весьма прискорбно, но должен признать, Семен Семеныч, что сотрудники палеосектора более дисциплинированны, чем мои, хотя я трачу массу реального времени на их воспитание.

Во как! «Массу реального времени…»

Но, делать нечего, надо было просить извинения…

— Прошу извинить меня, Иван Яковлевич, — сказал Виктор. — Но одновременно требую большего доверия.

Я присоединился к нему.

— Ладно, забудем, — великодушно сказал Жан-Жак. — Однако не лишне будет напомнить о правилах поведения. Начну с того, что собаки научных сотрудников не должны проникать в экспериментальную…

— Иван Яковлевич, — прервал его директор, — я думаю, вы проведете эту беседу с товарищами попозже. А теперь прошу учесть следующее. Эксперимент до окончательных выводов должен остаться в тайне. К вашему сведению, молодые люди: всю эту неделю Лувр был закрыт и, кроме сотрудников Дюбуа и Жаклена, никто во Франции не знает, что Ника неделю отсутствовала и что сегодня она появилась с головой и руками. К этому чуду надо еще подготовить общественное мнение. А пока они будут поддерживать версию, будто Нику реставрировали.

— Мы учтем, — сказал Виктор. — Но покажите нам газеты.

Семен Семеныч опять похлопал рукой по стопке французских газет.

— Показывать, собственно, нечего. В газетах ни единого слова о пропаже Ники. Они ничем не отличаются от тех газет за те же числа, что хранятся в архиве.

— Ну, так я и думал, — сказал Виктор. — Активного воздействия на прошлое быть не может.

— Не стоит так категорично, Виктор, — заметил Жан-Жак. — Мы все-таки вошли в прямое соприкосновение с материальными объектами.

— Да, конечно. Но «эффект присутствия» длится только в течение самого присутствия. Он не оставляет следа, не распространяется на будущее.

— Вы хотите сказать, что мы пронеслись в прошлом как призраки?

— Не совсем так. — Глаза у Виктора стали какие-то отрешенные. — Не совсем так…

— Позвольте, — наскакивал на него Жан-Жак. — Мы видели своими глазами, как Ника встала на своей пьедестал в одиннадцатом году — с головой и руками.

— Голова и руки появились у нее несколько часов назад.

Жан-Жак был озадачен, да и я тоже. Семен Семеныч, покашливая, с интересом смотрел на Виктора. А Леня уже успел углубиться в книгу «Парижский Лувр», взятую с директорского стола, — по-моему, он ничего не слышал.

— Не станете же вы утверждать, Виктор, что мы привезли Нику в наш год, а не в одиннадцатый, — сказал Жан-Жак.

— А я и не утверждаю. Я имею в виду расслоение времени… Словом, у меня нет уверенности, что мы побывали в том самом одиннадцатом году, который был на самом деле.

— Вы допускаете два параллельных течения времени? Однако! — Жан-Жак покрутил головой.

— Не знаю, — сказал Виктор. — Дело в том, что путешествие в прошлое противоречит принципу причинности…

— Так что же получается! — закричал я. — Выходит, нашего путешествия не было?

— Об этом-то я и думаю. — сказал Виктор.

В нежно-зеленом небе пылало чужое красноватое солнце, недвижно стоял лес, на горизонте громоздились зубчатые рыжие холмы. Велик был соблазн заняться исследованием этой планеты. Здесь хорошо дышалось. Здесь легко ходилось: планета была поменьше Земли. Но «Юрий Гагарин» требовал серьезного ремонта, а экипаж его состоял всего из шести человек, и Прошин, командир, не счел возможным высылать разведку.

На исходе вторых суток (сутки здесь составляли семнадцать с четвертью земных часов) из фиолетовых зарослей высунулась отвратительная жующая морда на длинной чешуйчатой шее.

— Привет, — негромко сказал кибернетист Новиков, первым заметивший гостя. — Посмотрите, ребята, на этого красавца.

Биофизик Резницкий кинулся за фотоаппаратом, но «красавец», видимо, не искал популярности. Продолжая жевать, он попятился и исчез в зарослях. Послышался треск ломаемых деревьев, потом все стихло.

— Командир, — взмолился Новиков, — не будьте жестокосердны, разрешите прогуляться по планете.

— У нас другая задача, — сказал Прошин. — Нам нужно спешить.

Резницкий кивнул, подтверждая слова командира. Затем он произнес ломким голосом, похожим на голос обиженного ребенка:

— Трехчасовую вылазку, полагаю, можно бы сделать.

Прошин вопросительно взглянул на бортинженера, тот коротко махнул рукой; пусть, мол, идут, управимся.

— Хорошо, — сказал Прошин. — Отправляйтесь, Сергей Сергеевич, и вы, Алексей. Ровно через три часа прошу быть на месте. До наступления темноты.