Шрифт:
— Такой здоровый, а не нашел ничего лучшего, как меряться силой с парнем, который вдвое меньше тебя. Неужели ты не можешь найти партнера по своему росту?
— Послушайте, Ирвин, да я ничего худого не хотел сделать. Я…
Но тут в наш разговор вмешался коротышка. Он выпрямился и, смотря Ирвину прямо в лицо, зло сказал:
— Думайте, что говорите!
Ирвин на минуту замер, взглянув на него я опять заговорил, но коротышка сказал еще решительнее:
— Займитесь лучше своими собственными делами!
— Я думал тебе помочь, дружище, — начал было Ирвин, — этот парень хотел…
— Это наше дело, — возразил коротышка, — никто не просил вас вмешиваться.
— Послушай, недомерок, я только хотел тебе помочь. Я…
— Кого это вы назвали недомерком! — возмутился новобранец. — Кто вас сюда звал, а?
— Ладно, не хочешь, чтобы тебе помогали, дело твое.
— Да, вот именно, и не суйте нос в чужие дела.
Ирвин явно не ожидал, что с ним будут так разговаривать. Он просто растерялся, начал что-то объяснять, но ничего вразумительного сказать не смог. Тогда он повернулся ко мне и, сверкнув глазами, прошипел:
— Если из-за тебя у меня еще раз будут неприятности, ты у меня узнаешь, парень. — С этим и словами он быстро направился к своей койке в другой конец казармы.
Коротышка долго не, мог успокоиться, он что-то бормотал себе под нос, возясь со своим мешком. А мне даже понравилось, как все это кончилось. Я, конечно, не прочь был рассказать коротышке кое-что об Ирвине, но торопиться было некуда. Я сел на койку и стал наблюдать за ним, пока он поднимал мешок наверх. При этом он старался дышать ровно, чтобы показать, будто это ему ничего не стоит.
— Хочешь закурить? — спросил я. Он отрицательно покачал головой, потом хотел что-то сказать, но вместо этого лишь тяжело вздохнул, Я, конечно, сделал вид, что не заметил
этого. Наконец, отдышавшись, он проговорил:
— Нет, спасибо, я не курю. Курение вредно для здоровья. Оно укорачивает жизнь. Но все же спасибо!
Тут я говорю ему тихо, чтобы никто не слышал:
— Мне, наверное, надо было предупредить тебя раньше, но не было возможности. Ирвин, говорят, был на каких-то курсах вневойсковой подготовки офицеров. Ты ведь этого не знал. Я и сам услышал только перед приездом сюда.
— Это не имеет никакого значения, — ответил парень.
— Да нет же, с этим нельзя не считаться.
— Неважно, что он был на курсах. Если он их не закончил, он не выше рангом, чем любой из нас. Кроме того, он, как видно, еще не принимал присяги, да даже когда и примет будет не выше остальных, потому что звание присваивают только тем, кто прошел весь курс обучения. Он может делать вид, будто у него есть звание, но меня не проведешь. Я хорошо знаю порядки на этих курсах.
И тут он стал подробно, рассказывать мне о них. Я слушал внимательно, стараясь не пропустить ни слова.
Казалось, что этот маленький паренек осведомлен о курсах вневойсковой подготовки офицеров лучше, чем сами курсанты. Он знал даже, когда и как они были созданы. Он рассказал, что его двоюродный брат проходил вневойсковую подготовку на курсах механизированных войск при университете в Джорджии, а один его знакомый- на пехотных курсах в Далонеге. Потом он начал объяснять мне разницу между этими родами войск и сказал, что любит больше всего пехоту, потому что только пехотинцы настоящие солдаты. Остальные рода войск он считал вспомогательными и особенно плохо отзывался о военно-морском флоте.
— Ты только подумай! Короткая, старомодная белая форма и прогулки по палубе. Каждый день одно и то же. Ты только представь себе! — возмущался он.
— Да, — соглашался я, — я тоже всегда так думал. Пехота лучше всего.
— Не может быть никакого сравнения! Стоит только вспомнить войну между Севером и Югом. Что ты скажешь об этом?
— Да, я тоже всегда так думал.
— Вот-вот, об этом я и говорю. Понимаешь? — Потом он взглянул в ту сторону, где сидел Ирвин, и добавил:
— Держу пари, что он учился не больше года, а то и меньше. И притом, наверное, на курсах механизированных войск или полевой артиллерии, скорее всего, полевой артиллерии.
— Это не даст ему никакого права командовать нами, — вставил я.
— Правильно, он не старше нас по званию.
И чем больше я об этом думал, тем легче становилось у меня на душе. Самое большое мое желание было жить со всеми в ладу и никому не причинять беспокойства, и я надеялся, что рано или поздно так и будет, если я постараюсь ни с кем не ссориться.