Словом, я пришел, чтобы остаться. Делаю шаг вперед и закрываю за собой дверь. Трое за кухонным столом видят белокурого курносого мальчугана с кудряшками и с розовыми чулками ниже коротких штанишек.

— Огонь! — кричу я, глядя на Алфика.

Алфик реагирует молниеносно. Его вилка и нож со звоном падают на пол. Он целится в меня указательными пальцами. Остальные пальцы прижаты к ладони, большой — под второй фалангой среднего.

— Бах-бах! — отвечает Алфик и сдувает с кончиков указательных пальцев незримый пороховой дым.

После чего опускает их вниз и не спеша засовывает «револьверы» на место под кожаный пояс.

— Ты убит!

Я убит. Я готов. Персон убит.

Но я получил от своей мамы часы, которые не идут. Большим и указательным пальцами правой руки сжимаю головку заводного винта дамских часиков.

— Ребячество! — фыркаю я и принимаюсь заводить сорванную пружину.

— Алфик! — произносит Авг. Хеллот, напуская на себя строгость. — Подними с пола вилку! И нож.

Констанца смотрит на гостя, который, стоя посреди кухни, упорно заводит часы, остановившиеся раз и навсегда.

— Персон, — спокойно говорит она. — Что там у тебя в карманах?

Алфик тоже явно заметил, что у меня в карманах что-то есть. Что они набиты до отказа. Оттопыриваются. Даже шевелятся.

— Глядите!

Чтобы я да не захотел показать, что там у меня? Оставив в покое часы, засовываю обе руки в карманы и достаю по доброму комку черной земли. И не только земли. Комки полны червей. Стоя на солнечном прямоугольнике посреди кухни, я показываю две пригоршни черной земли и красных дождевых червей. Они копошатся, ползают, корчатся на моих ладонях. Авг. Хеллот вынужден отвернуться, чтобы его не вырвало на мясо, картошку, свинину и растопленное масло. Ему «тошнится», как говорят у нас, и я не стану подбирать достойный синоним, и без того ясно, что черви на моих ладонях плохо уживаются с его аппетитом.

— Да! — хрипло выпаливает он в ответ на вопрос, с которым я, собственно, явился: «Можно Алфику пойти со мной рыбу ловить?» — Валяйте!

Нас не надо уговаривать. Мы уходим. Алфик и я. Алфик и Персон.

Персон. Коротко и ясно. Без имени. Многие, кто не догадывается сразу, что речь идет о псевдониме (или подпольной кличке, если вводить конспирацию прямо с этой страницы), видят в этой фамилии указание на то, что по отцовской линии я во втором колене потомок раллара, как некогда шведы называли сезонных рабочих. Но, во-первых, у меня нет отца, во-вторых, во мне нет ничего от беспечного шабашника. Я не драчун и не хулиган, не живчик и не горлохват, образно выражаясь. В глазах большинства я серьезный тихий мальчуган, который собирает марки французских колоний, а сверх того откладывает монетки, чтобы накопить на атласы и географические книги. Слыву до того тихим и непредприимчивым, что кое-кто, несомненно, считает этого мальчишку Персона придурковатым. А моя способность внезапно выдать какую-нибудь мудреную реплику, наверно, многих склоняет еще больше сомневаться в моих умственных способностях.

Меня мало трогает, что люди говорят. Перебираю пинцетом марки, которые присылает мне сводный брат Хуго; судя по этим маркам, он без конца заходит со своим судном во французские колонии в Западной Африке. А откладываемые мной монетки поступают от троюродной сестры Тюрид. Вот такие у меня всемогущие семнадцатилетние родственники: один — младший матрос на норвежских и датских пароходах, другая — младшая продавщица в галантерейной лавке.

Купив наконец на накопленные денежки атлас, я не слышу похвалы.

— Еще пожалеешь сам, — заключает Алфик, когда мы бредем к реке с палками на плечах и червями в карманах.

Я показал ему на карте, в каких местах на шарике побывал младший матрос Хуго Шортхенд. Но пройдет еще не один год, прежде чем он узнает, что «шортхендед» значит «неукомплектованная команда». И что Хуго Шортхенд как раз и не тянул на полноценного матроса. Что до галантерейного товара младшей продавщицы Тюрид, наступит время, когда и мы с Алфиком начнем подумывать о предметах мужского туалета.

Сейчас мы шагаем бок о бок вверх по берегу реки. Уже не первый десяток лет она перегорожена запрудой, так что русло куда как велико для бегущего по нему ручейка. Зато нам места вдоволь. По белой гальке мы прыгаем курсом на заводь.

Алфик опережает меня. Стоит, забросив удочку, и смотрит, как я догоняю его неловкими прыжками. «Этот Персон с комплексами», — говорят люди. У Персона-младшего комплексы. Что верно, то верно, конструкция у меня комплексная. Явившись на урок физкультуры в белом бумажном белье, я неловко вскочил на гимнастического коня и засел на нем, цепляясь всеми своими сочленениями, пока кто-то не сжалился, отцепил меняй снял с коня. После чего с физкультурой и гимнастикой было покончено. Были комплексы, были. А вот отца не было, только мать-коротышка, постоянно кудластая, черная и неопрятная с виду. Говорили люди.

Наживив крючки, забрасываем приманку. Где находится старший Персон, никому не ведомо. Поднимаю глаза от лески и удочки: за горами, за долами!

Клюет. Рыба попалась. Дергает леску там, в голубой глуби, леска дрожит, удочки гнутся, в воздухе мелькает серебро. Нам обоим повезло. Снимаем с крючков маленькие рты и ломаем хребет хватающим воздух форелькам. Рыба. Мгновения. Из потока времени мы выдернули трепещущий на тонкой нити напряжения миг, решающее мгновение — блестящее, бьющееся, живое, мускулистое, наше. Мгновение. Последняя судорога. И смерть. Форелька мертва. Недурной улов! Аи да мы!