От такого поворота мыслей Волин чуть не выругался вслух, но тут Мэгги снова навалилась на Алексеево плечо своим огнедышащим бюстом.

— Слушай, а ты не Зуев? — И тут же сама себе возразила, кивнув почему-то на блюдо с жарким: — Нет, конечно. Иначе бы за этим не совался. — И шепотом добавила, указывая на соседа: — А он жрет и хоть бы что.

«Кощей» с родимым пятном, сидящий слева от Алексея, торопливо валил куски мяса себе на тарелку. Мэгги отхлебнула из бокала.

— Все мы здесь жрем. Но ты не ешь, пока не припрет. А может, еще и обойдется. А друг твой — не Зуев?

Мэгги навалилась на стол, вытягивая шею и стараясь рассмотреть Лобанова.

Дался им этот Зуев! Почему нельзя просто спокойно посидеть, отдохнуть? Что значит — не ешь, пока не припрет? Оно что, отравлено? И кто кого припрет? Шутит она или хватила лишку?

— Да нет, мы не Зуевы, — отрекся Волин.

— Точно?

— Точнее не бывает.

— Жа-алко, — пьяненько протянула девица. — Надька всем уши прожужжала, а он не идет и не идет. И не придет, наверное, — закончила она.

Сидевший наискосок, по другую сторону стола, парень в малиновом пиджаке, тот самый, что привел приятелей в банкетный зал, вдруг насторожился и нехорошо уставился на Мэгги. Та поперхнулась.

— Вы бы потише, — негромко предупредил малиновый пиджак. — Юрий Иванович таких разговоров не любит.

— А ты что, его навуходоносор? — сурово осведомился Волин.

Парень уперся в него оценивающим взглядом, процедил:

— Не возникай.

— А то что будет? — Волин решил не ударить в грязь лицом перед девушкой.

Обладатель малинового пиджака усмехнулся и протянул над столом руку. Алексей разглядел его квадратную литую ладонь с короткими, будто обрубленными пальцами и, обмирая, мысленно ахнул: «На кой же это я черт…» Он успел встретиться взглядом с глазами малинового и увидел, что они абсолютно пусты, как две старые крысиные норы. Вслед за этим Алексея сгребли за ворот свитера и дернули вперед.

Он повалился на стол, сметая бокалы и тарелки. Испуганно пискнул женский голос, но его тут же перекрыл рассерженный мужской:

— Эй, малый! Что еще за дела? Ты, вождь краснокожих, ну-ка, лапы убери от него!

Волина вернули в кресло, и, подняв голову, он увидел Лобанова, привставшего со своего места и грозно взирающего на грубияна. Тот тоже приподнялся, упираясь руками в разгромленный стол.

«Сейчас он мне врежет, — похолодел Волин. — А потом и Сереге. Вон сколько помощников». Но парень убрал руки, отбросил подвернувшуюся тарелку.

— Кто это? — хрипло спросил он, упершись в Волина чернотой своих крысиных нор.

Алексей чуть не брякнул со зла: «Зуев, вот кто!» — но вовремя сдержался. (Не дразни гусей, умник.) — Сам видишь, — буркнул он.

— Ну что, охолонул? — опять подал голос Лобанов. — Вот и ладушки. Отдыхай.

Но парень отдыхать, похоже, раздумал. Он смерил Волина взглядом, будто из огнемета окатил, попятился от стола и куда-то сгинул. У Алексея даже в сидячем положении неприятно подрагивали колени.

— Да плюнь ты. Подумаешь, проблемы! — Мэгги уже улыбалась во весь свой накрашенный рот. — А дружок у тебя ничего. Круто Кончика шуганул. Врешь ты, наверно, что он не Зуев.

— Слушай, — начал Алексей. — Если ты еще раз произнесешь эту фамилию…

— А там что такое? — Девушка уже не слушала его, глядя в другую сторону.

На «пятачке» среди танцующих возникло оживление. Пары сбились с ритма, потом смешались. Кого-то изрядно толкнули. Загудели возмущенные голоса. Не иначе, там зарождался новый скандал.

Над жидкой толпой возделись чьи-то руки, продребезжал нечленораздельный, хмельной голосок, затем танцующих бесцеремонно растолкали и на авансцене явился лысый дядя Саша, недавний проводник Волина и Лобанова по местным лабиринтам. Не вызвало сомнения то, что дядя Саша изрядно выпил. Точнее сказать — нарезался в умат и теперь приплясывал, неуклюже раскачиваясь и размахивая руками, кружился среди смешавшихся танцоров, гнусавил какую-то бессмысленную песню и поминутно наступал на женскую и мужскую обувь. Его продвижение сопровождалось дружными возгласами негодования. Но дяде Саше на это было наплевать.

Музыка смолкла. Старик споткнулся, повертел головой с выпученными глазами и в наступившей тишине вдруг проорал пьяно, хамски, но совершенно разборчиво, напрягая жилы на дряблой коричневой шее:

— Разъедрить едрена вошь! Что ж ты, милка, не даешь? Приготовься, бабский пол! Я вам Зуева привел! И-ха!

И снова заплясал, закружился, потрясая над головой на манер платочка костистой пятерней. Не требовалась ему музыка, он и без музыки не скучал.

Кто-то попытался урезонить не в меру разошедшегося старикана, даже руку протянул, чтобы дружески, но твердо взять за плечо и прекратить безобразие.

— А-а, гнида, ты меня хватать?! — взревел разом освирепевший Александр Иннокентьевич. — Ты кого хватаешь? Фронтовика?! Я немца бил, когда твой батька без штанов бегал и у шелудивой козы запор выковыривал! Я те схвачу! Я те хваталки выдерну!!

Тираду свою дядя Саша увенчал изрядной плюхой по чьей-то неосторожно сунувшейся к нему физиономии.

Да что же это, в самом деле? Публика, опомнившись, сплотилась против скандалиста. Александру Иннокентьевичу стали заламывать руки. Поднялся шум, сидящие за столом привстали, чтобы лучше видеть. На мгновенье бедлам перекрыла зычная команда: — Кончай старому салазки гнуть! Герои! — И Волин сразу догадался, от кого она исходила.