Шрифт:
2
Они во мне сложились в нежный свет, Там, в Арголиде ласковой, у моря; Как знак от тех, которых больше нет, Я помню их; но вскоре, с ними споря, Другие к ним на смену подошли, Мир прошлого, те мысли и деянья, Что временем быть стерты не могли, И темные старинные преданья, Откуда, суеверьям дав росток, В умы течет отравленный поток. 3
Я слушал, как и все, легенду жизни И плакал с огорчением над ней. Среди кого я был в моей отчизне? Историки ее постыдных дней, Рассказчики надежд и опасенья. Рабы и слуги Гнета грубых сил, Что в летопись тоски и униженья Страницу ежедневно заносил. Рабы того, кто гнал их, ненавидел, — Такие тени в юности я видел. 4
В моей стране, как дикая чума, Власть деспотов свирепая царила. В конюшни обратилися дома, Для вольных мыслей каждый дом — могила. Убивши стыд в разнузданных сердцах, С тираном раб в Беспутстве состязался, Смешались вожделение и страх, И дружеский союз образовался: Так две змеи, в пыли сплетясь, глядят И путникам уготовляют яд. 5
Земля, приют наш светлый, волны, горы, Воздушные виденья, что висят В лазури, для Земли плетя узоры, Ничей не зачаровывали взгляд, Никто не видел тучек, порожденья Морей и Солнца, нежно не следил Воздушных красок мягкое сплетенье; В сердцах у всех был душный мрак могил; Лучи стремят блистательные стрелы, Но видят их лишь те, что духом смелы. 6
Приют счастливых духов, мир живой. Для всех моих был мрачною тюрьмою; Хоть жалких крох — искал несчастный рой, Терзаемый бедой своей слепою, Но лишь темнее находил тюрьму, Еще другие цепи, тяжелее; Провал зиял и рос, идя во тьму, Пред взором жадной пропастью чернея, А сзади Страх и Время, вперебой, Несли корабль с кричащею толпой. 7
И создали Беда и Преступленье Из океанских выбросков свой дом, Жилье тревожной мысли; привиденья Туда, сюда, на берегу морском. Блуждают; и они, теней пугаясь, Шептать молитвы стали; те мольбы Из уст в уста вошли и, повторяясь, Вещали: жизнь — тюрьма! Мы все — рабы! И этот мир, прекрасный и безбрежный, Пустыней стал, ничтожной, безнадежной! 8
В цепях томились все: тиран и раб, Душа и тело, жертва и мучитель, Был каждый пред единой Властью слаб, Над каждым был незримый притеснитель; Свою свободу дьяволу отдав, Кровавые моления слагая, Для демонских насмешек и забав Они бросались в прах, изнемогая, И паутиной в капищах кругом Плелся обман, рождаемый умом. 9
В узоры жизни я пытливым взором Проник и в сердце опыт записал; Но из усмешек тех, кто жил позором. Из бледности того, кто голод знал, Из той тоски, которая терзает Лишившуюся детской ласки мать, Из сердца, что в борьбе горит и тает, Собрал я много пищи, чтоб питать Толпу неукротимую, живую, — Мои мечты, их силу роковую. 10
Среди руин давно отшедших дней, Внимая, как шумит и стонет море, Бродил я; первый слабый свет лучей Луны всходящей жил в немом просторе, Где между туч одна пленяла взор На Севере, воздушная планета, Едва светя на выси темных гор, — И, сумерками бледными одета, Как бы росла толпа колонн, могил, И ветер, мчась, в них вечный стон будил. 11
Кто создал их, неведомо мне было, Что делали они, не ведал я, Но раса тех, в ком чувствовалась сила, Кто был не грубым в сказке бытия, В жилищах, в саркофагах оставляет Красноречивый, полный тайн, язык, И кто пытлив, его он понимает; В лучах луны и я в него проник, Меж тем как Небо над безгласной бездной Являло мне как бы толковник звездный. 12
Таким был человек, и должен вновь Таким быть, — о, мудрей, сильней, нежнее, Чем те, что, в сердце чувствуя любовь, Тот храм воздвигли, мощь свою лелея! Я чувствовал, как водопад веков Стремил мои текучие мечтанья, И сердце билось, — мнилось, зов ветров Рождался в свете лунного сиянья, И дух мой, в блеске истины святой, Летел вперед с надеждой молодой. 13
О, слишком долго, в сумраке могилы, Сыны могучих предков, спали вы! У Правды, у Надежды мощны силы, Проснитесь, встаньте, гордые, как львы! И троны притеснителей пред вами, Услышавши стремительный ваш бег, Падут во прах, и свежими ветрами Тот жалкий прах рассеется навек, И Идол, убеждавший вас к бессилью, Развеется неуловимой пылью! 14
Так быть должно — я встану, подниму Дремотную толпу, — вулканом серным Гоня снега веков, пронзая тьму. Она огнем зажжется беспримерным: Так быть должно, в том разума закон, Так будет! — и во тьме землетрясенья Кто ж может твердым быть, как не Лаон? Кто вражеское сдержит нападенье? В пустыне гордой Вольности, во мгле, Он мраморная башня на скале! 15
Раз ночью, летом, радость той надежды Лелеял я, среди седых руин, И звездные светло дрожали вежды: С тех пор всегда, в толпе или один, В виденье иль во сне, в сиянье света И в темноте ночной, всегда, везде, Мне радостно горит надежда эта, Подобная блистательной звезде, Где б ни был я, она идет со мною, В глухих горах и над морской волною. 16
Моя душа нашла в себе слова, Чтобы связать с собою нежным светом Всех тех, в ком жизнь воистину жива, Кто обменяться мог со мной приветом; И как пылает утренний туман, Дождавшись с солнцем столь желанной встречи, Так в час, когда мой дух был осиян, Мои горели мысли в свете речи: И все, к кому струил я блеск ума, Светлели, и в сердцах редела тьма.