Шрифт:
11
Что было после, неизвестно мне: На голову и руку тяжко пали Удары, взор мой вспыхнул как в огне, Я чувств лишился, и меня связали; Очнувшись, увидал я, что меня Несут по крутизне к скале высокой; Равнина, от резни и от огня, Была внизу стозвучной и стоокой, И пламя крыш, взлетая так легко, Над Океаном рдело далеко. 12
Скала кончалась мошною колонной, Изваянной как будто в небесах; Для путников пустыни отдаленной, Среди морей, в исчезнувших веках, Она была как знак земной — в лазури: Над ней лететь едва имеют власть Лишь туча, жадный коршун или бури. Когда ж теням вечерним — время пасть На Океан вершиной вырезною, Она горит высоко над скалою. 13
В пещеру, что была под башней той, Я принесен был; миг свободы снова; Один меня совсем раздел; другой — Сосуд наполнил из пруда гнилого; И факел был одним из них зажжен, И четырьмя я был из тьмы пещеры По лестнице высокой возведен. По ступеням витым, сквозь сумрак серый, Все вверх, пока наш факел в блеске дня Не глянул бледным, тусклым на меня. 14
К вершине башни был подъят я ими: К площадке, где сияла высота; Скрипя, темнели глыбами своими Тяжелые железные врата; Я к ним, увы, прикован был цепями, Въедавшимися в тело, и враги Ушли с площадки, хлопнули вратами. Раздался страшный гул, и вот шаги Умолкли, вместе с этим шумом мрачным, Погаснув, скрылись в воздухе прозрачном. 15
В глубоком Небе был полдневный свет, В глубокой тишине синело море, Мной овладел безбольный краткий бред. И чувствовал себя я на просторе; Я устремлял далеко жадный взор; Как облака, лежали подо мною Равнины, острова, громады гор, И, окружен лесною пеленою, Виднелся город, серый камень скал Вкруг бухты в блеске солнечном сверкал. 16
Так было тихо, что едва былинка, Посеянная на скале орлом, Качалась; и, как тающая льдинка, Одна светлела тучка под лучом; Ни тени не виднелось подо мною, Лишь тень меня и тень моих цепей. Внизу огонь от кровель с дымной мглою Терялся в необъятности лучей; Ни звука до меня не доходило, Лишь в жилах кровь неясный звон будила. 17
Исчез, исчез безумный тот покой, Как скоро! Там, внизу, на зыби водной Стоял корабль и бури ждал живой, Чтобы уплыть; вмиг, острой и холодной, Знакомой боли был исполнен я: Я знал, далеко водною пустыней Корабль уйдет, на нем сестра моя И Цитна станет жалкою рабыней; Как взор мой вдаль бежал, все вдаль скользя, Что думал я тогда, сказать нельзя. 18
Я ждал, и тени вечера упали, Закрыли Землю, точно смутный дым, — И двинулся корабль, и ветры встали, Он шел над Океаном теневым; И бледных звезд мерцающие реки Зажглись, корабль исчез! И я хотел Закрыть глаза, но жестки были веки, И против воли я вперед глядел, Я встать хотел, поднять хотел я руки, Но кожа расщепилась в жгучей муке. 19
Я цепи грыз, я их хотел разъять И умереть. Ты мне простишь, Свобода: На миг один меня могла отнять Моей души чрезмерная невзгода, О Вольность, у тебя! На миг — и прочь Прогнал я малодушье снов могильных; Та звездная таинственная ночь Дала мне много дум, великих, сильных, Все вспомнила в тиши душа моя, И был суров, но был доволен я. 20
Дышать и жить, надеяться, быть смелым Иль умереть, — был разрешен вопрос; И пусть лучами, что подобны стрелам, Жгло солнце, раскаляя мой утес, Пусть вслед за ним спустился вечер сонный, И звезды вновь открыли вышний путь, Пусть с новым утром взор мой утомленный На мир безбрежный должен был взглянуть, — Я твердым был в пространствах распростертых, Я не желал спокойствия меж мертвых. 21
Прошло два дня — и был я бодрым, да, — Но только жажда жгла меня, как лава, Как будто скорпионьего гнезда Во мне кипела жгучая отрава; Когда душа тоски была полна, Я оттолкнул ногой сосуд с водою, Не уцелела капля ни одна! На третий день, своею чередою, Явился голод. Руки я кусал, Глотал я пыль, я ржавчину лизал. 22
С четвертым днем мой мозг стал поддаваться: Жестокий сон измученной души Велел в ее пещерах быстро мчаться Чудовищам, взлелеянным в тиши, — Они неслись и падали с обрыва, — Я чувствовал, что чувства больше нет, Все льется в пустоту, во мглу залива, — Те привиденья в мой вступили бред, Что сторожат во мгле могилы сонной, — В безбрежности, беззвездной и бездонной! 23
Все призраки чудовищного сна Я помню, как виденья страшной сказки: Хор дьяволов, живая пелена, Они несутся в безрассудной пляске; Как будто Океан сплетал их нить, Их _ легионы, тени, тени, тени, И мысль была не властна отделить Действительность от этих привидений; Я видел всех, как будто бы дробя В кошмарной многоликости — себя. 24
Сознанье дня и ночи, и обмана, И правды — уничтожилось во мне. Я два виденья помню средь тумана; Второе, как узнал я, не во сне Являлось мне и было не из сферы Чудовищных отверженных теней; Но первое, ужасное сверх меры, Не знаю, сон иль нет. Хоть не ясней, Но ярче, в торопливости проворной, Мрак памяти они пронзают черный.