Семёнова Мария
Шрифт:
Он воздел палец, дескать, айн момент, вытянул из-под стола сумку, успел мысленно ужаснуться при мысли о мятой нестираной майке, которая вполне могла лежать на самом верху, вытащил один из двух экземпляров, взятых с собой... «Дорогой Оксане Викторовне с самыми добрыми пожеланиями»... Ужас, кошмар, непростительная казёнщина. Куда денешься, подписывание книг выливалось для него в творческие муки покруче тех, что требовала сама книга. Особенно когда хотелось написать человеку что-нибудь такое... особенное...
— Ух ты, — бережно, словно живое существо, приняла книгу Оксана. И, не удержавшись, заглянула внутрь, словно проверяя, на месте ли знакомые строчки. — Вот уж никогда бы не подумала. Особенно сегодня в автобусе...
Краев пожал плечами, поправил очки. Автобусную тему явно надо было закрыть.
— Ага, — сказал он. — Сплошная теория относительности. В Афганистане я стрелял в людей и считался воином-интернационалистом. А здесь могут срок навесить за вооружённого зэка. Всё относительно, смотря кому что надо... Сами-то вы, Оксана, чем занимаетесь? Чует моя душенька, не гладью вышиваете...
— Так, работа с клиентами, — дёрнула плечом Варенцова. Взяла на руки кота и кивнула на компьютерный экран, испещрённый строчками. — Новый роман? Неужели в Пещёрке действие происходит?..
Краев хмыкнул:
— А вы чему удивляетесь?.. Мне с моей тематикой за деталями не на Невский ездить... Вы вот, например, знаете, что здесь, где-то за болотами, по слухам, есть монастырь?..
«По слухам». Оксана мысленно п рос ка пировал а карту района и подумала о спутниковой съёмке, вроде бы не оставляющей нынче места никаким слухам.
Краев верно истолковал сомнение, промелькнувшее у неё на лице.
— Только не надо мне рассказывать про спутник, с которого всё якобы видно. Вы вот пробовали электронную карту нацелить на дом Билла Гейтса? Да увеличить как следует?.. Я пробовал. Программа сама собой выключается. Вот и здесь вроде того... Нам его не показывают, а он есть. Очень древний. Как положено, возведённый на месте языческого капища, а значит, на месте силы. Кем возведён, когда, а главное, зачем?.. — Тут Краев спохватился и смущённо махнул рукой. — Увлёкся. Извините за словоблудие... Слушайте, а давайте чаю попьём? У меня «Баунти» есть. Только вот заварку забыл...
— А я как раз заваркой запаслась, а на конфеты ума не хватило, — рассмеялась Оксана. — В общем, вы берёте райское наслаждение, я беру кота, и ко мне!
Мысленно она уже разворачивала четвертушку палтуса, дожидавшуюся в холодильнике полулюкса. Это была самая лучшая четвертушка. Та, где божественные хрящики. Их следовало употреблять со сгущенкой, но за неимением таковой и «Баунти» должен был подойти...
Бронированная дверь с деликатным лязганьем пропустила их в полулкжс.
— Мой личный бункер, — фыркнула Варенцова. Спустила Тишку с рук и отправилась наполнять чайник.
Настала очередь Краева осматриваться и делать надлежащие выводы. Чистые полы, на мебели ни пылинки. И в окнах стеклопаксты... Ну да, бункер и есть. Взгляд Краева остановился на дверной щели неплотно прикрытого шкафа, тем более что Тишка, явно недоисследовавший хозяйское обиталище, как раз подошёл именно туда. Одно движение цепкой лапы, и дверца, скрипнув, отошла. Хм... Новенькая, тщательно отглаженная поднолковничья парадка. С нарукавным ромбом василькового цвета. Щиг, меч, орёл, и можно даже не читать надпись «ФСБ». «А погоны-то у нас кастрированные, экс-полковничьи, с дыркой посередине...»
— Такие вот пироги с котятами, — поймала его взгляд Варенцова. — Завтра еду к начальству, официально представляться... — Она заварила чай, вытащила, словно драгоценность, остатки палтуса. — Ну, всё готово, вперёд!
— А я но званию сержант запаса. Старший, — запоздало отозвался Краев. И, безнадёжно чувствуя себя идиотом, пропел: — «По аллеям тенистого парка с пионером гуляла вдова...»
— Вот именно, вдова, — кивнула Оксана. — Муж с дочкой погибли... уже давно... Ну давайте, присоединяйтесь.
— Эх, — посмотрел ей в глаза Краев, покраснел, отхлебнул горячего жасминового чая. — Я такой дурак. Простите, не хотел.
И тут же, словно в наказание за бестактность, на него начала медленно наползать боль. Некоторое время он пил чай, учился есть палтус со сладкой конфетой и даже о чём-то разговаривал, чувствуя, как из правого виска медленно распространяется нехорошая тяжесть, как из этой тяжести словно бы начинают выпирать острые грани... Буравчики, ножи, зубчатые бутылочные донышки, направленные в мозг... Он как раз придумывал достойный повод откланяться, когда Варенцова заметила его расширившиеся зрачки.