Но её другие слова показались мне намного ярче всех остальных.

– Что значит «у неё хотя бы нет диагноза»? – повторил я.

Наталия улыбнулась мне точно так же, как тогда, в зале, полгода назад.

– Что это значит? – грубее произнёс я, вставая со своего места и опираясь ладонями на стол, слегка наклоняясь в её сторону.

Она, наконец, поняла, что я не шутил с ней, потому что я заметил пробежавший страх в её глазах. А это я ещё даже не угрожал ей отдать её на растерзание Кристиану.

– Я никому не рассказывала, потому что он сказал, что отрежет мне язык, если хотя бы одна живая душа узнает об этом, – оправдывалась Наталия, пока моего терпения становилось всё меньше и меньше.

Она немного поёрзала на стуле, а потом принялась говорить:

– Я рылась в кабинете Винченцо в поиске бутылки и наткнулась на выписку от психиатра с заключением диагноза.

Она мельком посмотрела по сторонам, как будто боялась, что её муж восстанет из мёртвых и всё-таки избавит её от длинного языка.

– Диссоциативное расстройство личности.

Я сузил глаза, смотря на неё. Мне это ничего не давало. Я не разбирался в чьих-то головных проблемах.

– Это… Когда в теле одного человека существует несколько разных личностей и происходят «переключения» с одной на другую.

Я опешил.

– Когда ты узнала об этом?

– Вам с Кристианом тогда едва исполнилось десять. Я думаю, это случилось после того, как они с Ксавьером вернулись с плена.

Я хорошо помнил то время. Помнил, как мама постепенно сходила с ума, потому что не знала, что делали с отцом, был ли он жив. Она не ела, почти не спала и делала всё, чтобы вернуть его домой, но не забывала о двухлетней Джулии и обо мне.

Мартин вернул Винченцо раньше отца, но только потому, что Ксавьер Де Сантис стоил больше. Я не знаю, чем Ндрангета тогда пожертвовала, чтобы вернуть их обоих домой, но понимал, что это было бы очень ценно для нас прямо сейчас.

– Они оба вернулись другими людьми, – продолжила Наталия. – Может, твой отец и не поменял отношение к семье, но его жестокость в работе возросла в разы, а Винченцо в прямом смысле слова лишился здравого ума. Мы только можем гадать, что делали с ними тогда, потому что никто их них двоих больше никогда не вспоминал то время.

– Он лечился?

Если от этого вообще можно было вылечиться.

Наталия замялась.

– Я запомнила имя врача и название клиники, указанные на выписке, потому что понимала, что когда-нибудь могла использовать это против него. Но придя туда, мне сказали, что нужный мне психиатр больше там не работал. По их словам он уехал, но все мы знаем, что случилось на самом деле.

Конечно, он убил его.

Винченцо бы закрыли в психиатрической больнице с таким диагнозом без должного лечения.

– Он стал забывать вещи, которые делал, что является одним из признаков его болезни. Если он делал что-то, находясь в одной личности, после переключения все воспоминания мгновенно стирались.

Моя голова взрывалась. Сколько ещё всего от нас скрывали?

На сегодня было явно достаточно.

– Всё, – прогремел я.

Я прошёл мимо Наталии и открыл дверь, выпроваживая её. Я мог просто уйти, давая знать, что и ей было пора, но после того, как узнал, что она была любительницей полазать по чужим кабинетам, не собирался оставлять её здесь одну. Не хватало, чтобы она нашла что-нибудь и на меня.

Женщина встала, поправила воротник рубашки и с высоко поднятой головой пошла на выход.

– Я очень, – подчеркнула она, – много знаю. Тебе нужен союзник в лице меня.

Я усмехнулся её словам. Эта женщина думала, что много собой представляла, зная подробности личной жизни других людей.

Наталия вышла и я вместе с ней, только она прошла дальше к лифту, проходя мимо стойки администратора, а я направился в конференц-зал.

Всё, что я узнал, не спасало Винченцо. Это не оправдывало его поступков. И я был рад, что когда-то ему запретили жениться на моей матери. Если бы он был моим отцом, я бы убил его, будучи ребёнком, потому что не позволил бы никому обращаться с Джулией точно так же, как он обращался со своей настоящей дочерью.

У меня беспрерывно раскалывалась голова, и ничего не помогало унять эту боль. Почти ничего.

Одни люди приносили боль, другие избавляли от неё. Замкнутый круг.

Я вошёл в зал и встретился с Себастьяном, который сидел во главе длинного стола, как Босс, который даже не поднял голову, чтобы удостовериться в том, кто именно вошёл сюда, как будто у него был третий глаз на лбу. Вокруг него была разбросана куча бумаг, а изо рта свисала незажженная сигарета.

Это напомнило мне, что моя младшая сестра, разводившая цветы и пахнущая, как только что распустившийся тюльпан, вдыхала никотин, и, самое главное, не делилась этим со мной.