— Посиди лучше в повозке? — с сочувствием поглядел на меня Бертран. — Я всё сам куплю. Не бойся, женщину, которая плачет по воину Света, обмануть не посмею.

— Спасибо, — сдавленно проговорила я и протянула Бертрану деньги, заползая назад в повозку.

Вскоре извозчик вернулся с двумя мальчиками. Они несли тёплые плащи и куль, должно быть, с замороженным мясом. А Бертран тащил мешок муки на спине, и набитая чем-то сумка болталась под локтем.

Всё погрузили в повозку, и я села на мешок, потому что места больше не было. Донёсся аромат свежего хлеба, который я с наслаждением вдохнула. Он развеял тугой запах пожарища и даровал надежду на скорое обретение уюта.

— Я там вам ещё сыра купил у Миры. Очень люблю у неё брать сыр, самый лучший в Вейгарде.

— Спасибо, господин Бертран. Вы очень помогли мне.

— Не за что, девочка.

Уже темнело. Мы въехали в перекосившиеся ворота святилища. Руины главного дома были почти разобраны, и двор выглядел необычно пусто. У каменной стены святилища горели костры, монахини раздавали ужин столпившимся вокруг людям. Светлая Альба наблюдала за порядком, стоя посреди двора в меховом плаще.

Увидев меня, она сразу двинулась навстречу.

— Останови тут, Бертран. Разгрузим, и поедешь назад, — слабым голосом сказала я.

— Триса, что это? Откуда?! — изумилась настоятельница, глядя на еду и вещи.

Тут же подбежали мужчины, среди которых я узнала Расса.

— В самом деле, откуда это всё, Триса? — с подозрением произнёс он.

Сказать правду, что купила вещи на деньги, данные мне в добавку за ночь с паладином? Самой перед собой от этих мыслей сделалось стыдно и противно. Но мешок муки в рот не смотрит, а времена нынче тяжёлые. Лучше молча продолжать разгружать.

— Пожертвование от королевских рыцарей, — спас Бертран. — Для нуждающихся.

Я одарила извозчика благодарным взглядом.

— Ну, всё, я поехал! Спасибо, леди Триса!

— Вам спасибо, Бертран, — кивнула я и помахала рукой.

— Так, несите это в кельи, — кивнула на вещи Альба. — А еду на склад. Что это тут, мясо? Мясо — на кухню.

Альба пошла вместе с мужчинами, оставляя меня с Рассом наедине. Его смуглое лицо растянулось в приветливой улыбке, тёмный взгляд ласково блуждал по моему лицу.

— Я узнал, что, оказывается, это малыш утром — не твой сын. И вообще все дети, которыми ты прикрываешься — не твои.

— Я забочусь о них, — пожала плечами. — Что значит, не мои?

Расс улыбнулся во всё лицо, показав белоснежные крепкие зубы, и бросил взгляд на мужчин, несущих привезённые вещи в кельи.

— Вижу, ты обо всех заботишься, — кивнул он. — Но о тебе позаботиться некому.

Наёмник поправил выпавший из-под платка локон. Я вздрогнула от его прикосновения.

— Пойдём, накормлю тебя, Трис! — Расс схватил меня за руку и повёл к скамье у костра.

Мужская ладонь обняла за талию. Неприлично и непозволительно. Но уже было довольно темно, чтобы кто-то увидел. А я слишком устала, чтобы сопротивляться. Поддалась.

Расс подвинул мужчин и посадил меня на скамью. Протянул миску с жидкой похлёбкой. Жижа выглядела мало аппетитно, особенно после стола у Хакона, но за эту миску я приняла с большой благодарностью и принялась кушать. Нужно восстановить силы, они мне ещё понадобятся.

Идда протиснулась ко мне и села рядом.

— Ну, как ты, малышка моя? — травница погладила по плечу и поправила платок.

Своих детей у Идды никогда не было, и она обращалась со мной, как с малышкой. Я была для неё, словно ребёнком, она выходила меня, и лишь благодаря ей, я сейчас сижу здесь со всеми и наслаждаюсь теплом костра, миской похлёбки и близостью друзей.

— Всё хорошо, — улыбнулась я подруге.

— Последние дни я была так занята, столько раненых! Готовила лекарства и никак не могла с тобой поговорить. Как ты пережила ту ночь?...

Расс сидел напротив нас на пне и досадливо опустил глаза, когда Идда упомянула “ту” ночь. Ему и про это уже всё рассказали.

Снова стало стыдно. Хотя почему мне должно быть стыдно? Я никому ничего не должна. Ни Рассу, ни Генриху.

Закинув ногу на ногу, я выпрямила спину и уставилась на пламя костра, пожирающего головёшки. Мысли заполнил Генри. Я явственно вспомнила его руки на своём теле, влажное тепло губ и нетерпеливое дыхание. Аромат вербены, дурманящий разум. В груди всё затрепетало, к лицу прилила кровь.

— Ночь прошла… нормально, — сглотнула я, успокаивая стремительно забившееся сердце. — Генрих был обходителен и вежлив, полагаю, как любой “сэр”.