— Нормально, — шёпотом оценил я и повернулся к смертным.

Мых снова спал, повесив голову на грудь и тихонько посапывая. А жрица с минотавром послушно ждали моих приказов, хотя обоих тоже тянуло в сон.

— Ладно, идите спать, — разрешил я им. — И старика заберите.

Сломанный рог встрепенулся, встал со скрипнувшей табуретки и аккуратно взял на руки Мыха. Тот даже не проснулся.

— Имперцы просили о встрече, — вдруг проговорила Бурая, прикрыв рукой богатырский зевок.

— Да, они весь остаток минувшего дня осматривали город, чуть ли не в каждый подвал заглянули, — прошептал минотавр, косясь на дрыхнущего Мыха. — И все что-то записывали, качали головами и даже зарисовывали. Но я их прогонять не стал, ведь они сказали, что делают это по твоему приказу.

— Да, всё верно. Они будут заниматься улучшением города, а ты станешь им помогать.

— Хорошо, — кивнул минотавр и пошёл к двери, скрипя половицами.

Жрица покинула комнату вместе с ним, оставив меня в одиночестве.

А я улыбнулся робким алым лучам восходящего солнца, знаменующего мой первый день в качестве бога. Однако до наступления полноценного утра было ещё несколько часов, так что я решил завалиться спать. Пусть я и провалялся полдня на кровати, но это был совсем не отдых. Поэтому часок-другой здорового сна мне не повредит.

Раздевшись до трусов, я завалился на кровать и чуть ли не сразу уснул. И приснился мне дивный сон с кувшинами вина, отделанным золотом античным залом и полуголыми гуриями, соблазнительно покачивающими бёдрами. Но вдруг всё стало меняться…

Зал пропал, сменившись чёрными горами с заснеженными пиками. Тусклое безжизненное солнце висело в свинцового цвета небесах, а холодный, пронизывающий до костей ветер выворачивал мои веки.

Я прикрыл глаза рукой, стоя на вершине башни из чёрного камня. Тут и там валялись скелеты, ржавое оружие, а над головой с громким карканьем кружило вороньё. Птицы оказались неподвластны ветру, как и танцующий в воздухе горький серый пепел. Ветер жил своей жизнью, а вороны и пепел — своей.

— Какого хрена? — прошептал я, стараясь не стучать зубами от холода, поскольку белоснежная тога совсем не защищала меня.

К тому же ветер ожесточённо трепал ткань, словно насильник, пытающийся сорвать её с меня.

Внезапно набатом загромыхало моё много повидавшее на своём долгом веку чутьё. Оно буквально взвыло, толкая меня вперёд. Я прыгнул так, как никогда до этого не скакал. И всё равно чуть не опоздал…

Нечто острое успело задеть мою шею, располосовав кожу.

Приземлившись, я резко развернулся, не обращая внимания на горячую кровь, заструившуюся по спине, и увидел стражницу Тахрир в образе чернокожей женщины с соблазнительными формами.

В её руке была катана, а в эбеновых глазах — приговор. Рот оказался оскален, зубы поблёскивали, а длинные чёрные волосы развевались как змеи.

— А, это ты, — изобразил я улыбку. — Замечательно. А то я, увидев башню, подумал совсем другое. В последнее время чёрные башни вызывают у меня недоверие.

— Из-за тебя погибли мои соплеменники!

Её слова, острые, как горлышко разбитой бутылки, вспороли сгустившийся воздух. Даже ветер перестал выть, как стая волков, а пепел закружился ещё печальнее, отдавая дань утрате стражницы.

— Их сгубил голод, — хмуро выдал я, исподлобья глядя на Тахрир. — Напомнить, какой был уговор? Вы находите для меня Сварга, но не атакуете его. Вы сами напали на него и поплатились за это. Где тут моя вина? Я же сказал вам, чтобы вы не атаковали его без меня и моих божественных сотоварищей.

— Ты… ты призвал нас в то сумасшедшее место! — выпалила она, обвиняюще наставив на меня катану, кончик которой опасно сверкнул в тусклых лучах солнца.

— О-о-о, дорогая, в эту игру можно играть долго. Первопричину можно искать до бесконечности. Так можно и тебя во всём обвинить, ведь ты заключила со мной договор, из-за которого твои сородичи и оказались в той аномалии. А не было бы договора, так они бы и продолжали прозябать в своей дыре.

— Р-р-р! — зарычала Тахрир, как дикий зверь.

— Чего ты рычишь? У тебя аллергия на логику? Не веди себя словно неразумное чудовище. Мы можем всё спокойно обсудить и прийти к общему знаменателю, который устроит нас обоих.

— Нам нечего обсуждать! — выпалила она, перекрыв вой ветра. — Мне пришлось бежать от расправы! Мои же соплеменники хотели убить меня! А всё из-за тебя! Ты поплатишься за это! Я вырежу из груди твоё сердце и принесу его своим братьям и сёстрам. И тогда они простят меня за то, что я связалась с тобой!

— У меня есть предложение получше, — проговорил я, понимая, что смерть в таком странном сне будет означать кончину в реальном мире. Вот только смерть чего: только тела или ещё и души? Есть у Тахрир возможность уничтожить мою душу? Мне не хотелось проверять это.

— Все твои слова — яд! — прошипела она и гибкой ловкой гадюкой ринулась на меня.

Её катана метнулась к моей шее так быстро, словно серебряная пуля. Казалось, ничто не сможет остановить её. В широко распахнувшихся глазах стражницы уже вспыхнуло мрачное ликование. Катана достигла моей шеи, вот только она погрузилась не в податливую плоть, а наткнулась на крепкую сталь, покрывшую меня с головы до ног. Остались лишь две щёлочки для глаз.