И к этим правильным действиям не относится привязывание девочки к спинке кровати и сладкий мозгоотключающий трах до того момента, пока она сама не забудет обо всем мире, кроме нашего.

К сожалению, или к счастью, нам попалась девочка, у которой в голове имеется серьезная начинка. Планы на жизнь.

И такая конфетка явно не согласится на нашу тупую кочевую жизнь.

А мы не сможем обеспечить ей то, что ей так надо.

А что ей надо?

Стандарт, наверняка, как и всем дохера умненьким девочкам: семья, дети, карьера, хорошая работа, счастливая, тихая, безопасная жизнь…

Вообще не наш вариант.

Мы для нее, как и она для нас — чисто горячий эпизод в жизни. О котором потом будет прикольно вспоминать. Но и только.

Я это все изначально понимал, даже когда тащил девчонку к себе в постель и делил ее с братом.

А вот Серый? Понимал ли он? Тогда?

Судя по всему, по привычке своей, даже не задумывался. У него мозг по-другому устроен, так что я ничему не удивлюсь.

И вот теперь он недоволен моими неоднозначными словами. Потому как любит ясность.

И еще, наверно, не понравилось ему, что я конфетку тискал без его участия. Но это — вопрос, который мы будем решать потом.

А сейчас нам надо прийти к общему знаменателю, потому что Вопрос не поймет, если мы не будем на одной волне. Почует сразу, шакал.

— Серый… — как можно мягче начинаю я, — она — явно с нами не планирует оставаться на… срок, более длительный, чем три месяца.

— Значит, ее надо убедить, — спокойно кивает Серый. — И заставить передоговориться.

— А ты не забегаешь вперед? — осторожно уточняю я, — я в том смысле, что еще и пол месяца не прошло… Может, ближе к окончанию срока мы уже… м-м-м… наиграемся?

— Ты наиграешься? — холодно и прямо смотрит на меня брат.

И под его жестким взглядом я не вижу возможности скрывать.

— Нет.

— И я нет.

После этого мы молчим, переваривая эту правду, до настоящего момента витавшую между нами, но не оформленную в слова, и потому, вроде как, пока еще не настоящую. А вот теперь оформленную. И настоящую.

— Значит, надо ее настраивать на пролонгацию.

— Дохера умные слова говоришь, — злобно скалюсь я, — может, ты и настроишь?

— Я бы это сделал, но ты вмешался.

Это он впервые мне напрямую высказывает, что я влез в их постель. Справедливо. Но…

— Можно подумать, ты недоволен.

— Доволен, — все так же спокойно кивает Серый, — конечно, один на один мне было бы проще ее… приручать.

— Не факт, что она повелась бы, — замечаю я, — она не сильно любит ограничение свободы. И она — не шлюха.

— Это и интересно… — задумчиво выдувает дым Серый, — не поломать, как раньше… А перенастроить…

Я молчу, не рискуя высказаться, что, похоже, пока у нас наоборот происходит: мы перенастраиваемся под одну маленькую сладкую конфетку.

Очень уж много места в нашей жизни стала она занимать, за такой короткий срок. И очень много мыслей в моей голове. И что-то мне подсказывает, что и в башке Серого для нее тоже отдельная полка отведена. А это — уже событие охрененной важности. Потому что мой брат вообще ни о ком никогда не думает, кроме себя, любимого. Ну, и еще меня. Не часто.

И вот теперь еще один объект его мыслей.

А круто она нас за яйца взяла! Сплошное восхищение! И ничего же, главное, не делает для этого! Ведет себя, как обычно!

А мы вокруг нее прыгаем уже, словно дрессированные пуделя…

Я прислушиваюсь к себе, выискивая ярость и недовольство этим открытием. И не нахожу.

Прикольно.

— Мне не понравилось, что ты ее тискал, — размеренно говорит Серый, — сейчас я пытаюсь найти причины этому. И не могу. А еще я думаю, что бы я хотел делать в тот момент, когда ты ее тискал на заднем сиденье? Выкинуть тебя из тачки? Пришить?

Он замолкает, выражение морды — привычно никакое, словно нихрена особенного сейчас не сказал. Не признался, что раздумывал о том, не пришить ли ему родного брата, единственного близкого человека в этом мире. Брата, который его жопу прикрыл и сел вместо него. Которому он, по сути, обязан всем, и жизнью самой. И нет, у меня это не вызывает гнева, возмущения или обиды.

Это мой ебанутый братишка. Все возможно. В конце концов, я всегда подсознательно опасался, что когда-нибудь у него-таки съедет и без того не сильно плотно держащаяся крыша.

Серый, похоже, вообще не думая о том, как я могу среагировать на его признания, продолжает:

— А потом понял… Я хотел тормознуть машину. Выкинуть из нее этого мальчишку… И присоединиться к вам. Посмотреть, как ты ее трахаешь. А потом самому поиметь. И слушать, как она стонет.

Он поворачивается ко мне, слегка подохреневшему от таких откровений, и глаза его — светлые-светлые. Чистые и незамутненные глаза наглухо ебанутого маньяка. Очки, как мне кажется, лишь усиливают это ощущение, прямо до оторопи.