За что?

Мне ужасно себя жалко, и от этого истерика только набирает обороты.

— Вот, выпей, — Сава сует мне к губам бутылку.

Послушно отпиваю, кашляю, потому что это не вода, а что-то спиртное. А спиртного я не пила никогда, дед — яростный противник…

Горло обжигает, дышу с трудом.

— Че это такое? — слышу раздраженное рычание Савы. И голос мужика, осматривающего меня до этого:

— Коньяк.

— Оставь. А сам иди!

— Нельзя…

— Ну попробуй взять назад! — в голосе Савы невероятная злоба, она режет слух, но я сейчас слишком занята жалостью к себе и истерикой, чтоб нормально все воспринимать.

— На, еще глотни, мелкая… — бормочет Сава и снова подносит мне к губам горлышко небольшой бутылки.

— Не-е-е… — мычу я, пытаясь отвернуться, но он как-то по-особому перехватывает меня и заставляет выпить еще.

Кашляю, слезы текут, но в голове неожиданно проясняется.

Затихаю, уныло шмыгая носом и ерзая на коленях Савы. С просветлением приходит понимание, что не особо правильно я себя веду.

Ну, то, что расплакалась, понятно, а вот то, что до сих пор на Саве прыгаю…

— Спасибо, — сиплю я, потому что нос заложен намертво, — мне надо… умыться…

— Давай потом, мелкая, — говорит Сава… И придерживает меня, не позволяя сползти с коленей.

Замираю, уже даже не ерзая, непонимающе хлопаю мокрыми ресницами на такое близкое-близкое лицо парня.

У него… Глаза такие… Еще ярче кажутся. А зрачки — черные-черные… И расплываются, как у кошака… Красиво. Завораживающе. Ох… Что же это такое?

— А то прогулялась уже один раз… — хрипло добавляет Сава, не сводя с меня своего яркого взгляда, — еле поймал.

— И держишь… — шепчу я, завороженная.

— Держу, — так же тихо отвечает Сава. Рука его на талии тяжелеет. В том месте, где задралась футболка, пальцы касаются голой кожи живота, и от этого горячо.

— Пусти… — прошу я, не смея шевельнуться. Кажется, что, если двинусь, то он ладонь полностью мне на живот определит. Под футболку. А это… Неправильно.

— Нет, — падает на меня его тихий ответ. — Посиди чуть-чуть.

И так серьезно он просит, и так серьезно он смотрит, что я… Подчиняюсь. И сижу. Смирно сдвинув голые коленки.

А Сава все глядит, не отрываясь, изучает мое лицо.

— Сколько тебе лет? — спрашивает он неожиданно.

— Восемнадцать…

— А выглядишь на пятнадцать.

— Это все… Из-за роста… Дед говорит, птичка-невеличка…

— Точно… Птичка… Мелкая… Красивая…

Что он?.. О чем?..

Мне так странно и горячо сейчас, что теряется в памяти ужасная ситуация, мерзкие слова, отвратительные руки.

И только это мгновение есть сейчас.

Сильный красивый парень, его горячие надежные объятия, его восхищенный внимательный взгляд. Его слова.

Поднимаю ладонь и провожу пальцами по его волосам, растрепанным, на удивление жестким. По лицу, нахмуренным бровям, ссадине на скуле, губам, красивым, полным, так легко готовым растянуться в улыбке.

Сейчас Сава не улыбается.

Серьезен, как никогда.

Неосознанно тянусь к его губам…

— Ну вы еще прямо здесь трахаться начните…

Словно ушат грязной воды на меня опрокидывается!

Вздрагиваю, оглядываюсь на соседку, с неодобрением пялящуюся на нас.

И, изо всех сил упираясь в плечи Савы, пытаюсь выбраться из его объятий! Ужас какой! О чем я вообще?.. Как я вообще?..

Сава, пару секунд помедлив, словно раздумывая, отпускать или нет, все же расслабляет руки, и я, взволнованно выдыхая, падаю на свое место. Спешно поправляю футболку и юбку, приглаживаю волосы.

И, мне кажется, щеки и шею сейчас разорвет от жара, полыхающего под кожей!

— А вы бы лучше рот едой заняли, — дерзко говорит Сава соседке, — давно пустует!

— А ты мне не хами! — огрызается она, — а то придумали мне тут! Обжиматься! Это место общественное, между прочим! Я вас и в полицию могу сдать!

— Да ты бы… — начинает Сава, подаваясь вперед так неожиданно и с такой угрозой, что тетка, отпрянув назад, принимается верещать на весь вагон:

— Ай! Убивают! Помогите!

На нас начинают оглядываться, и Сава тихо рычит:

— Какого хуя орешь? А ну пасть закрыла!

И так у него это страшно выходит, что тетка реально затыкается! И, испуганно округлив глаза, смотрит на него.

— И сиди тихо, блядь. А то до дома на своих двоих попрешься.

— Ай… — неожиданно тоненько принимается пищать тетка, — ай… сердце… Ай…