Шрифт:
Они не сопротивляются и, похоже, вообще не отдупляют, что происходит. Взглядами жадно и отчаянно жрут выгнувшуюся на кровати Васеньку.
Толкаю их на диван в соседней комнате, затем, выдохнув, выглядываю в коридор:
— Эй, кто там? — и командую появившемуся Сашку, — скажи на кухне, чтоб чаю принесли. Сладкого. Черного. — И, подумав, добавляю, — и коньяка бутылку.
Сашок, кивнув, пропадает.
Вася за стеной снова начинает стонать, я смотрю на дверь, на молчаливых бледных Камня и Лиса.
Блядь…
Как хорошо было бы по стенам научиться…
Помогло бы мне сейчас, определенно.
Вася стонет все надрывней, все громче, и, клянусь, это — самые страшные минуты в моей жизни! Те, что потом буду в кошмарах видеть. И каждый раз покрываться холодным потом.
Что-то коротко говорит маленькая женщина, что-то бормочет успокаивающе мама…
И Вася снова стонет. Да так жалобно!
Су-у-ука…
Вспоминаю, что хотел поставить церковь рядом в деревне, восстановить ту, что разрушили во время революции, да как-то все не успевал…
Клянусь, поставлю! И купола… Чистым золотом… Только чтоб с ней все хорошо было! Ну, пожалуйста! Я же так редко что-то просил… Пожалуйста!
Резкий, пронзительный крик младенца служит мне ответом на мои молитвы.
Не помня себя, срываюсь с места, опять успевая первым, вваливаюсь в комнату без разрешения, чуть не снеся с пути маму, как раз, судя по всему, идущую сообщать новость.
Следом за мной толкаются Камень и Лис.
И мы все втроем замираем на пороге, уставившись на маленькую женщину, держащую на руках младенца.
Она поднимает взгляд от красного сморщенного личика и улыбается:
— Девочка. Хорошенькая. Вся в маму.
8. Мужчина с младенцем на руках
Василиса — боец.
Держится молодцом, не паникует, просто так не кричит, бесполезно тратя силы, правильно дышит, строго следует моим указаниям. И ее бабушка — это, конечно, неоценимая помощница. Подарок небес.
Утешает, все слышит с первого раза, не пытается лезть со своим ценным мнением, аккуратно выполняет все, что я ей говорю.
И явно действует на внучку умиротворяюще.
Втроем мы справляемся.
Тем более, что роды у Василисы проходят, как по учебнику, эталонно, можно сказать.
Единственное, что быстро слишком для первых родов, от начала первых регулярных схваток до полного раскрытия шейки матки и, собственно, потуг проходит примерно часов шесть… Но это тоже вписывается в нормативы.
До моего появления тут, как я понимаю, творилось форменное безумие, ведущую партию в котором играли сумасшедшие мужчины, дед и двое едва держащихся в рамках цивилизованности молодых мужчин, один из которых, как я понимаю, приходился отцом будущему малышу, а второй…
Наверно, группой поддержки? Причем, хреновой такой группой поддержки.
Ее бы саму бы кто поддержал.
Нормальней всех в этом тестостероновом коллективном сумасшествии, как ни странно, выглядел тот самый Зевс Виталик, которого я с первого взгляда определила, как совершенно неадекватного зверюгу.
Что же, первый взгляд не всегда верный.
Сейчас он замирает, словно медведь, выползший из берлоги после зимней спячки и углядевший в опасной близости охотника. Очень настороженно и монументально.
Глаза горят, лицо красное. Полная клиническая картина безумия.
Две его копии по духу замирают на полшага позади, вытягивают шеи, жадно глядя на сверток в моих руках.
Молчание в комнате можно взвешивать и продавать на рынке, настолько оно плотное.
Словно немая тяжеловесная сцена в классической постановке “Ревизора”.
Мне кажется, никто из них троих даже не моргает. И, вероятно, не дышит тоже.
Малышка, укутанная в чистую пеленку, кривит ротик и кричит.
И это служит окончанием немой сцены.
Опомнившись, делает шаг вперед Громовержец Виталик.
Следом за ним, ступая четко в ритм, идут парни.
Виталик смотрит то на меня, то на маленькое личико внучки, то на измученную дочь, с легкой улыбкой без сил откинувшуюся на подушку.
— Дочь? — хрипит тот из парней, что выше и крепче.
— Да, — киваю я, сходу определяя его, как отца. Конечно, сходство на данном этапе — дело условное, но раз задает вопрос…
— Моя… — тут же улыбается второй мужчина, белозубо, настолько счастливо, что тянет улыбнуться в ответ. И я улыбаюсь, хоть и удивляюсь про себя. Надо же… Неверно я определила, значит…