— Что за делишки ещё? Твои делишки ограничиваются учебниками.

— Ну ладно, ладно.

— Вот тебе и ладно. Иди давай, обедай.

Я, помыл руки и сел за стол.

— Зазноба твоя приходила, — кивнула мама, ставя передо мной тарелку с рассольником.

— Серьёзно? — усмехнулся я. — И кто же это, если не секрет?

— Смотрите на него, плейбой, нашёлся. У тебя что, много девиц что ли?

— Да бегают там за мной, — подмигнул я. — Разные.

Мама рассмеялась.

— Ой, Серёжка ты, Серёжка. Хорошо мне с тобой. Вечно ты пошутишь. Даже если на душе плохо было, сразу отлегает.

— А почему это у тебя на душе плохо было?

— За тебя переживаю.

— Мам, не переживай, без аттестата не останусь. На школе этой свет клином не сошёлся.

— Это что за разговоры? — возмутилась мама.

— Ну это я так, для тебя рубикон обозначаю. А вообще-то я собираюсь экзамены сдать, и сдать успешно.

— Ну вот, другой коленкор.

— Так кто приходил-то?

— Да Настя. Настя приходила. Спрашивала, когда будешь. А что я скажу? Я и сама не знаю, когда ты будешь.

— Ну да, ну да.

После обеда я подошёл к двери.

— Ты куда опять? Ещё и раздетый.

— Да пойду, к Насте загляну, — ответил я.

— Ну давай, давай. Недолго только смотри, чтобы не во вред учёбе.

— Ага. На пользу.

Я поднялся на два этаж выше. Настя жила напротив Соломки. Позвонил в дверь. Сначала было тихо. Потом раздались шаги, кто-то подошёл к двери.

— Кто, — услышал я немного встревоженный голос Насти.

— Горгаз, открывайте.

Повисла пауза.

— А у нас плита электрическая, — ответила она.

— Полиция нравов. Открывайте!

Она затаилась на пару секунд, а потом раздался звук открывающегося замка. Настя открыла дверь. Глянула удивлённо, растерянно и так, будто провинилась. На ней была старая растянутая футболка, трикотажные шорты и розовые мягкие тапочки с мордами собак.

— Ну здравствуйте, барышня, — кивнул я.

— Ты ко мне?

— Нет, к дяде Лёне, просто дверью ошибся, — сказал я и переступил через порог. — Чё как, Анастасия? Решил вот комнату твою посмотреть. Ты одна что ли дома?

— Да… Проходи… Хочешь чаю? У меня конфеты есть. А, может, мороженое?

— Сладкое делает мужчину подобным женщине, — ответил я и подмигнул.

Квартира была большой, но давно не знала ремонта. Ремонт когда-то сделали серьёзный и средств вложили много, но и лет с той поры тоже прошло немало, так что интерьер выглядел уставшим, давно не обновлялся.

Настина комната была выкрашена в розовый цвет. Пони, радуг и единорогов здесь не было видно, но несколько мягких игрушек на кровати намекали на то, что взросление, хоть и произошло стремительно и быстро, но детство ещё в полной мере присутствовало и в её жизни, и в её голове.

— Мама сказала, что ты заходила, — сказал я и без приглашения уселся на стул у рабочего стола. На нём валялись модные журналы, книги, пуговицы и краски. А напротив стола, прямо к стене, были прилеплены несколько листов с акварелями. Пейзаж, натюрморт, Сергей Краснов, автопортрет, натюрморт, Сергей Краснов. И ещё раз Сергей Краснов.

— Вот этот, — показал я пальцем на самый удачный. — Этот мне нравится.

Я обернулся к ней. Она стояла красная как рак.

— Чего? Чего ты засмущалась? Ты сама нарисовала? Молодец. Хочу тебе сказать, что у тебя, похоже, талант.

— Ага, какой там талант, — махнула она рукой. — Ничего не получается…

— Получится, Настя, получится. Уже получается, а получится ещё лучше. Главное стараться, потому что, может быть, тебе родители и говорили, но от этого истина не перестаёт быть истиной. Ведь для успеха нужно только тридцать процентов таланта, а остальное — это упорство и кровавые мозоли.

Она поджала губы, посмотрела на свои тапочки, а потом подняла голову.

— Серёжа, слушай, я знаю ты…

Она помотала копной своих зелёных русалочьих волос и замолчала. Стало тихо, и я услышал, как на кухне из крана капала вода. Кап-кап-кап…

— Да говори, говори, чего? Чего ты меня-то стесняешься? Я ж не Карабас-Барабас.

— Ну, в общем, — выдохнула она. — Ты меня прости, пожалуйста, я чё-то как дурочка повела себя. Выпила лишнего…

— Ты какой раз имеешь в виду? За какой извиняешься? За какой из тех раз, когда ты повела себя как дурочка?

Щёки её снова вспыхнули. На этот раз не от смущения, а от негодования.

— Настя, — сказал я, — ты классная, красивая, умная, интересная. И, несмотря на свой возраст, сексуальная.