Себастьян сделал паузу, а я уловил его взгляд – в этот момент он был направлен не на меня. А на мою сестру. Ещё одну фигуру на сегодняшней доске.

– Вы услышали официальные показания. Но есть ещё одна сторона. Морально-этическая. Попрошу встать свидетеля госпожу Лею Вольфманн.

В зале зашептались и закрутились. Вольфманн? Родственники?

Я посмотрел на сестру, щёки которой слегка покрылись румянцем – то ли от переживаний, то ли от духоты в зале. Сейчас она не была моей младшей сестрой. Не была той, которую я должен был защищать. Мы поменялись ролями.

– Назовите ваш статус, госпожа Вольфманн.

Лея вздрогнула, но уверенно посмотрела в глаза судьи:

– Я сестра обвиняемого Марка Вольфманна. И журналист, добровольно организовавший расследование по данному делу.

– Вы осознаете, что суд имеет право поставить ваши показания под сомнения из-за родственных связей?

– Осознаю. Поэтому я пошла на риск и сделала аудиозапись разговора между мной и Ричардом. Прошу вас его заслушать.

Ричард выглядел белее простыни. Наверное, он не ожидал, что удары посыпятся на него сразу с нескольких сторон. Сейчас на весь зал суда звучали фразы, которые он бросал абсолютно бездумно, не боясь, что кто-то их услышит. Но он не знал самого главного…

– Господин Келлер, это ваш голос в записи?

Ричард кивнул, а спустя несколько секунд запись оборвалась, и Лея уверенно посмотрела на судью.

– Это не всё, господин судья. Журналисты не работают в одиночку, потому что знают – правду выудить нелегко. В том ресторане, где я проводила интервью, было несколько человек из моей команды. И часть из них сумели записать обрывки фраз Ричарда. Позвольте включить следующую аудиозапись.

Судья кивнул, и в зале стало ещё тише.

Надо было убрать его с самого начала… Этот Вольфманн слишком много на себя берёт… Надеюсь, что он никогда не сядет за штурвал…

– Господин Келлер, вы подтверждаете, что это ваш голос?

Ричард пробормотал что-то невнятное, но кивнул.

– Вы можете как-то пояснить сказанное?

Но он не мог. Потому что таким словам не найти оправдания. В них не было ни смысла, ни логики. В них был лишь страх – страх отдать мне то, что он считал по праву своим.

– Я предоставила вам эту запись не для того, чтобы разоблачить господина Келлера, – вновь заговорила Лея, – а для того, чтобы у всех присутствующих появилось понимание: то, что происходит в этих стенах, не случайность. И даже не ошибка. А преднамеренная ложь. Мой брат не нарушал правил, не превышал полномочий. И уж точно не планировал занимать чьё-то место. Господин Вольфманн действовал ради жизни. А господин Келлер думал лишь о власти.

– Свидетель может сесть, – произнёс судья. – У адвоката есть что добавить?

Себастьян покачал головой.

– Ещё свидетели?

Я, честно говоря, думал, что свидетели закончились – потому что их и не было. В кабине были только мы. Лея стала искусственно созданным помощником.

– Назовите ваш статус, – произнёс судья, и я покрутил головой в поисках того, кто ещё решил помочь мне или, наоборот, затолкать на дно.

– Ян Лерман, старший бортпроводник. Работаю с господином Вольфманном на рейсах с того момента, как он пришёл в авиакомпанию «Скай Дойч».

– Вы были на этом рейсе?

– Да.

– У вас есть информация, которая может помочь следствию? Что вы можете сказать про ситуацию, сложившуюся на борту самолёта в тот день?

– Позвольте сделать небольшое отступление. Когда я узнал, что буду работать с Марком Вольфманном в одной команде, я испытал страх. Потому что мой отец погиб на том самом рейсе, на котором единственным выжившим оказался господин Вольфманн. В тот момент мне были абсолютно неинтересны причины произошедшего, потому что мне казалось, что гораздо проще винить кого-то в своих бедах, чем искать истинную причину.

– Господин Лерман, просьба перейти к сути.

– Прошу прощения, – Ян кивнул. – В тот момент, когда господин Вольфманн пришёл на работу и представился вторым пилотом, я уже пережил своё горе, пережил страх, но в глубине души каждый полёт я к нему возвращался. Господин Вольфманн же, переживший такую трагедию, выглядел так, будто в его жизни и вовсе не происходило ничего подобного. И каждый рейс я убеждался в том, что этот человек призван работать в авиации. Рейс в Мехико изначально был непростым. Нас предупреждали ещё на брифинге, что над Атлантикой формируется нехороший фронт. В тот момент, когда отказали двигатели, Марк тут же оповестил меня – нужно было готовить людей в салоне. Случиться могло всё, что угодно. Лишь несколько секунд потребовалось мне, чтобы понять – если что-то случится с самолётом, то Марк – единственный, кто способен его спасти. Он действовал быстро, расчётливо и ни на секунду не сомневаясь. Если бы мы не предупредили пассажиров в салоне о том, что состоится аварийная посадка, они бы об этом и не узнали. Я не знаю, что считает Ричард Келлер, но остальной экипаж счастлив, что с ними работает такой человек, как Марк Вольфманн. Я не знаю, что было бы, если бы Марк не взял ситуацию в свои руки. Возможно, ничего. А, возможно, сейчас вместо слушания, была бы лишь скорбь.

Возможно, Ян мог ничего и не говорить – его слова были не сильно доказательными, но очень искренними. И неважно, какой исход дела меня ждёт – я видел по глазам людей: даже те, кто сомневался, сейчас смотрели на меня совершенно иначе.

– Попрошу всех свидетелей сесть на свои места. Обвиняемый Марк Вольфманн, встать.

Встал. Ноги затекли, и мне очень хотелось размяться. Некстати вспомнились рекомендации врача – не находиться долго в одной неподвижной позе.

– Суд предоставляет вам слово.