По Канту, тот кто сделал нечто, будучи обязан, совершил религиозно бессмысленный поступок; т. е. сделал даже не то что меньше, чем человек поступивший свободно, а не сделал ровным счетом ничего.

Кант, правда, тоже ищет некую «внешнюю формулу», ищет категорический императив. В частности он провозгласил: «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству». (Антология мировой философии Т 3. М. 1971 стр 160).

Однако здесь на себя обращает внимание универсальность, всеобщность «заповеди». Категорический императив Канта претендует быть одной – единственной заповедью. Причем и сама эта претензия (на последнее всеохватывающее определение) и само содержание заповеди были известны с древних времен. Изречение «не делай другому того, чего не желаешь, чтобы сделали тебе», именуемое «золотым правилом», в различных версиях было открыто в Осевое время мудрецами всех религий. Оно известно и индуистам (Махабхарата 5.1517; 13.5571), и буддистам (Уданавагра 5.18), и конфуцианцам (Луньюй 15.23) и, разумеется, грекам и римлянам («Quod tibi fieri non vis, alteri ne feceris»). Схожее изречение преподано и в Евангелии (Мф 7.12).

Одно такое высказывание приводится и в Талмуде (Шабат 30-31). Его произносит раби Гиллель инородцу, попросившему обучить его Торе, пока он будет стоять на одной ноге: «Не делай другому того, чего себе не желаешь. В этом заключается вся суть Торы. Все остальное только толкование».

Знаменательно, что это единственный раз приведенное в Талмуде высказывание предназначено инородцу. Невольно приходится думать, что категорический нравственный императив (являющийся лишь обновленной версией «золотого правила») – это первая и последняя заповедь, данная Всевышним неевреям, во всяком случае им в первую очередь.

Причем статус этой заповеди вполне особенный. Это не вполне заповедь, это скорее рефлексия на тот нравственный закон, который живет в человеке и не позволяет ему подчинить себя ничему внешнему. Кант писал: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне». (Этическая мысль М.1990 стр 484)

В этом отношении категорический императив с его «поступай так», «не делай» или «ты должен» противоречит самому себе. Единственным последовательным и адекватным выражением категорического императива может являться лишь любимое присловие академика Сахарова: «Никто никому ничего не должен». (А. Сахаров и Е. Боннер «Дневники» 2, 731)

Не нужно ничего подсказывать живущему во мне моральному закону, не нужно хватать его за пуговицу и внушать: «не убивай», «почитай родителей» и т. п. Этот «внутренний закон» сам безо всякой подсказки побудит человека поступить верно, и именно в этом его ценность. Категорический императив, «золотое правило» и т. п. – это не предписания, это – задним числом возникающие рефлексии на живущий в человеке «моральный закон».

Разумеется, действие этого тихого «морального закона» распространяется также и на евреев. Ниже я еще рассмотрю высказывание «человеческая мудрость предшествует Торе». Да и без того понятно, что Гиллель выразил «суть Торы», которая универсальна и верна в отношении как народов, так и евреев. Просто у евреев помимо нравственного закона существуют еще и законы Торы, т. е. специфические предписания Всевышнего, которые выполняются по любви к Нему и из страха перед Ним.

Галаха и нравственный закон не противоречат друг другу, они – дополнительны. Они дополнительны как «бытие» и «мышление», как «фольклор» и «теология».

Поступок еврея слагается из двух составляющих: из верности себе и из верности Торе. Совесть, «нравственный закон» имеет в жизни еврея такое же значение, как и в жизни инородца. «Формально» евреем быть невозможно, «формально» его сам иудаизм причислит к худшим из инородцев, как сказано: «У праведников еда и другие телесные функции тоже святы, потому что они делают все во имя Небес. И есть такие люди, у которых даже Тора и добрые дела – только для того, чтобы похваляться, и они происходят со стороны скопища попутчиков и принадлежат гееному».

' 8.17

Формально исполнить заповедь – еще не значит исполнить ее для Всевышнего. Но для Всевышнего ее нельзя исполнить, не исполнив формально. Кант считал свою «автономную мораль» последним обновлением евангельской вести, но он не замечал, что Евангелие не только пробуждает голос «внутреннего» нравственного закона, но и подтверждает безусловную важность исполнения «внешних» законов Торы («Закон и пророки до Иоанна… но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадет». (Лука 16.17)

Во всяком случае, для еврея в равной мере живы оба эти голоса. Они оба направляют его на одно действие, но это два разных зова. Автономная мораль противоположна морали галахической, но стремятся они к одной цели. Автономная мораль и следование Галахе взаимодействуют внутри каждого еврея. Однако они взаимодействуют и на уровне общечеловеческом. Израиль и народы обитают как бы в разных этических пространствах, представляя собой вместе с тем единое целое.

Соотношение существований, опирающихся на «автономную мораль» и на Галаху, можно проиллюстрировать формулой