— И не говори, леди. Жена уж всю плешь проела. Но каменный ставить дорого. Отнести подальше — я как-то не сообразил. Привык, что при пожаре десяток-другой шагов не спасут. А ходить ближе… Что дом крыт не соломой, а черепицей, не учёл. Так я и коровник покрыл черепицей. А ещё меня в городе надоумили надстроить на крышу, над жилыми комнатами, бочку с водой. Случись чего — остудит черепицу, не даст ей загореться.

За разговором Эйлет забыла под ноги смотреть — и на первом же шаге споткнулась. Хорошо, начальник охраны за здоровый локоток ухватил, помог на ногах устоять.

— Что это? — по полу, сколько видно, сухая трава разбросана.

— Сено. Мужу так привычнее. Да и спится лучше… Запах!

Спится, может, и лучше. Только за пару дней сено затопчут, оно вберёт в себя всякую пыть и грязь — и само станет ни чем иным, как сором. Да и не напасёшься сена на такие подстилки. Сели за трапезу. Хозяин плеснул из чаши на пол пивом, в честь кого-то из своих богов. Эйлет, по примеру сестры, прочла молитву, краем глаза заметила — хозяйка повторяет за ней, а косится на раненую руку гостьи. Спросил, наконец:

— А что, верно, на дорогах шалят?

И что говорить? Наплавной мост — тоже в известной степени дорога. Уж лучше молча ковырять очередной шарик. Похуже, чем у Гвен — но уж всяко лучше вяленой говядины. А желающие поговорить отыщутся. Отозвался один из рыцарей:

— На дорогах, как беженцы прошли, мёртво. На тех, что войску не по пути. Разбойники или сами в ополчении, или боятся. Даже в Поуисе. Ну да там сейчас всё нескладно. Мытарей на границе выставить некому. Впрочем, по их дорогам и в мирное время ездить дураков мало. Камень посдирали, умники… Не будь войны, и мы б через Гвент ехали.

Не будь войны — никуда б не ехали. Сидели б в «Голове», да к свадебке готовились с нелюбым женихом, что батюшка подобрал. А теперь, вон, жениха присмотрела — да тот, как от чумной, убегает. И ведь не скажешь, что по нему томление какое. Но злоба берёт, что не повезло. А Эмилию, и верно, калека не нужна. Видно — воин опытный. Не стоявший в ополчении, пусть и со старшиной, а именно живший мечом. Купеческое дело, что ли, в Африке опасное такое? Одно ясно — ему жена нужна, способная спину прикрыть. А чего возьмёшь с однорукой?

Задумалась. Чуть ложку не откусила. Скользкий от соуса шарик прыгнул в горло, перебил дыхание. Девочка воспользовалась, постучала «принцессу» по спине.

— Вспоминают тебя, — сказала, — постарайся припомнить, кто.

— А кому я нужна? — вздохнула Эйлет. — Ну, маме. Сёстрам. Своему королю да графу вашему, по их делам еду. Кажется, всё…

И снова подавилась. Нечего языком болтать, не дожевав. И нечего жаловаться: разве перечисленного мало? А ещё есть клан. Клану она нужна — детей рожать можно и вовсе без рук. Клану и Камбрии нужны воины. И умные головы — а на плечах не просто штука, в которую нужно есть. И это не самомнение, это Майни говорит, что Эйлет умная. Мудрей сиды — и не придумать, ей видней. Да и лгать сиды не умеют, так что это не лесть…

Один из камбрийских рыцарей всё-таки успел нашептать хозяевам, где сиятельная повредила руку, и чем это закончилось для врагов. Так что, когда небольшой отряд снова тронулся в путь, жена украдкой перекрестила повозку воительницы. А муж громогласно пожелал благосклонности Тора-громовика, что любит честь и отвагу. И всегда помогает Мерсии и её друзьям: то-то Пенда все победы одержал в поле, а его враги — на поле тайных козней.

Всю дорогу до столицы графства у Эйлет в голове крутилась новая, странная, мысль: «Есть — бритты. Есть — англы. Есть саксы. Есть христиане и есть язычники. А ещё есть мерсийцы, и этим всё сказано!»

Так что Роксетер разочаровал её любопытство. Слишком пыжился казаться более британским, чем оставался на деле. Это было хорошо политически, но скучновато.

Разве красные крыши со старой римской черепицей напоминали: здесь — не Дивед. Да ещё бороды воинов. Во всём прочем город из улиц выворачивался, так прятал английское! Получалось плоховато: мерсийцы-то все эти годы считали солью земли себя. Зато теперь их жёны позадирали носы, а мужчины-бритты, что уцелели в давней бойне — разогнули спины. Оказывется, рано поддались отчаянию! Старая слава жива, и кто кого — не решено по-прежнему. А мерсийцы сбавили заносчивость. Хотя бы оттого, что их дети-полукровки теперь не менее охотно играли в Немайн и Гулидиена, чем в великого Пенду. А невесты вдруг начали вспоминать, что такое равный брак. На большее наглости пока не хватало.

И поделать тут было нечего: граф в походе, а на хозяйстве — жена. Дочь прежнего короля. И уж она-то погрузилась в старые добрые времена с радостью воспоминаний о детстве. Совершенно безобидным, хотя и чуточку расточительным способом: устроила «настоящий римский» пир. Чем надеялась угодить гостье-героине.

Эйлет же, увидев низенькие столики для возлежания, скромно попросила подушку — и устроилась за трапезой по-старинному. Тут все и вспомнили: если Роксетер теперь наполовину саксонский, то Кер-Мирддин — наполовину ирландский.