На щеке глубокий шрам;

Да с железным наконешником

Палка длинная в руке…

Говорят, великим грешником

Был он прежде. В мужике

Бога не было: побоями

В гроб жену свою вогнал;

Промышляющих разбоями,

Конокрадов укрывал;

У всего соседства бедного

Скупит хлеб, а в черный год

Не поверит гроша медного,

Втрое с нищего сдерет!

Брал с родного, брал с убогого,

Слыл кащеем-мужиком;

Нрава был крутого, строгого…

Наконец и грянул гром!

Власу худо; кличет знахаря -

Да поможешь ли тому,

Кто снимал рубашку с пахаря,

Крал у нищего суму?

Только пуще всё неможется.

Год прошел – а Влас лежит,

И построить церковь божится,

Если смерти избежит.

Говорят, ему видение

Всё мерещилось в бреду:

Видел света преставление,

Видел грешников в аду,

Мучат бесы их проворные,

Жалит ведьма-егоза.

Ефиопы – видом черные

И как углие глаза,

Крокодилы, змии, скорпии

Припекают, режут, жгут ..

Воют грешники в прискорбии,

Цепи ржавые грызут.

Гром глушит их вечным грохотом,

Удушает лютый смрад,

И кружит над ними с хохотом

Черный тигр шестокрылат.

Те на длинный шест нанизаны,

Те горячий лижут пол…

Там, на хартиях написаны,

Влас грехи свои прочел…

Влас увидел тьму кромешную

И последний дал обет…

Внял господь – и душу грешную

Воротил на вольный свет.

Роздал Влас свое имение,

Сам остался бос и гол

И сбирать на построение

Храма божьего пошел.

С той поры мужик скитается

Вот уж скоро тридцать лет,

Подаянием питается -

Строго держит свой обет.

Сила вся души великая

В дело божие ушла,

Словно сроду жадность дикая

Непричастна ей была…

Полон скорбью неутешною,

Смуглолиц, высок и прям,

Ходит он стопой неспешною

По селеньям, городам.

Нет ему пути далекого:

Был у матушки Москвы,

И у Каспия широкого,

И у царственной Невы.

Ходит с образом и с книгою,

Сам с собой всё говорит

И железною веригою

Тихо на ходу звенит.

Ходит в зимушку студеную,

Ходит в летние жары,

Вызывая Русь крещеную

На посильные дары; -

И дают, дают прохожие…

Так из лепты трудовой

Вырастают храмы божии

По лицу земли родной…

(1855)

Чуть-чуть не говоря: "Ты сущая ничтожность!",

Стихов моих печатный судия

Советует большую осторожность

В употребленьи буквы "я".

Винюсь: ты прав, усердный мой ценитель

И общих мест присяжный расточитель, -

Против твоей я публики грешу,

Но только я не для нее пишу.

Увы! писать для публики, для света -

Удел не русского поэта…

Друзья мои по тяжкому труду,

По Музе гордой и несчастной,

Кипящей злобою безгласной!

Мою тоску, мою беду

Пою для вас… Не правда ли, отрадно

Несчастному несчастие в другом?

Кто болен сам, тот весело и жадно

Внимает вести о больном…

(1855)

Белый день занялся над столицей,

Сладко спит молодая жена,

Только труженик муж бледнолицый

Не ложится – ему не до сна!

Завтра Маше подруга покажет

Дорогой и красивый наряд…

Ничего ему Маша не скажет,

Только взглянет… убийственный взгляд!

В ней одной его жизни отрада,

Так пускай в нем не видит врага:

Два таких он ей купит наряда.

А столичная жизнь дорога!

Есть, конечно, прекрасное средство: