Зимой и летом бос,

Бормочет непонятное,

А жить – живет по-божески:

Доска да камень в головы,

А пища – хлеб один.

Чуден ему и памятен

Старообряд Кропильников,

Старик, вся жизнь которого

То воля, то острог.

Пришел в село Усолово:

Корит мирян безбожием,

Зовет в леса дремучие

Спасаться. Становой

Случился тут, всё выслушал:

"К допросу сомустителя!"

Он тоже и ему:

"Ты враг Христов, антихристов

Посланник!" Сотский, староста

Мигали старику:

"Эй, покорись!" Не слушает!

Везли его в острог,

А он корил начальника

И, на телеге стоючи,

Усоловцам кричал:

"Горе вам, горе, пропащие головы!

Были оборваны,- будете голы вы,

Били вас палками, розгами, кнутьями,

Будете биты железными прутьями!.."

Усоловцы крестилися,

Начальник бил глашатая:

"Попомнишь ты, анафема,

Судью ерусалимского!"

У парня, у подводчика,

С испугу вожжи выпали

И волос дыбом стал!

И, как на грех, воинская

Команда утром грянула:

В Устой, село недальное,

Солдатики пришли.

Допросы! усмирение!

Тревога! по сопутности

Досталось и усоловцам:

Пророчество строптивого

Чуть в точку не сбылось.

Вовек не позабудется

Народом Ефросиньюшка,

Посадская вдова:

Как божия посланница

Старушка появляется

В холерные года;

Хоронит, лечит, возится

С больными. Чуть не молятся

Крестьянки на нее…

Стучись же, гость неведомый!

Кто б ни был ты, уверенно

В калитку деревенскую

Стучись! Не подозрителен

Крестьянин коренной,

В нем мысль не зарождается,

Как у людей достаточных,

При виде незнакомого,

Убогого и робкого:

Не стибрил бы чего?

А бабы – те радехоньки.

Зимой перед лучиною

Сидит семья, работает,

А странничек гласит.

Уж в баньке он попарился,

Ушицы ложкой собственной,

С рукой благословляющей,

Досыта похлебал.

По жилам ходит чарочка,

Рекою льется речь.

В избе всё словно замерло:

Старик, чинивший лапотки,

К ногам их уронил;

Челнок давно не чикает,

Заслушалась работница

У ткацкого станка;

Застыл уж на уколотом

Мизинце у Евгеньюшки,

Хозяйской старшей дочери,

Высокий бугорок,

А девка и не слышала,

Как укололась до крови;

Шитье к ногам спустилося,

Сидит – зрачки расширены,

Руками развела…

Ребята, свесив головы

С полатей, не шелохнутся:

Как тюленята сонные

На льдинах за Архангельском,

Лежат на животе.

Лиц не видать, завешены

Спустившимися прядями

Волос – не нужно сказывать,

Что желтые они.

Постой! уж скоро странничек

Доскажет быль афонскую,

Как турка взбунтовавшихся

Монахов в море гнал,

Как шли покорно иноки

И погибали сотнями…

Услышишь шепот ужаса,

Увидишь ряд испуганных,

Слезами полных глаз!

Пришла минута страшная -

И у самой хозяюшки

Веретено пузатое

Скатилося с колен.

Кот Васька насторожился -

И прыг к веретену!

В другую пору то-то бы

Досталось Ваське шустрому,

А тут и не заметили,

Как он проворной лапкою

Веретено потрогивал,

Как прыгал на него

И как оно каталося,

Пока не размоталася

Напряденная нить!

Кто видывал, как слушает

Своих захожих странников

Крестьянская семья,

Поймет, что ни работою,

Ни вечною заботою,

Ни игом рабства долгого,

Ни кабаком самим

Еще народу русскому

Пределы не поставлены:

Пред ним широкий путь.

Когда изменят пахарю

Поля старозапашные,

Клочки в лесных окраинах

Он пробует пахать.

Работы тут достаточно,

Зато полоски новые

Дают без удобрения

Обильный урожай.