Эхо весь лес потрясло.

Рухнуло древо, скатилося

С инока бремя грехов!..

Господу богу помолимся:

Милуй нас, темных рабов!

Иона кончил, крестится;

Народ молчит. Вдруг прасола

Сердитым криком прорвало:

"Эй вы, тетери сонные!

Па-ром, живей, па-ром!"

– "Парома не докличишься

До солнца! перевозчики

И днем-то трусу празднуют,

Паром у них худой,

Пожди! Про Кудеяра-то…"

– "Паром! пар-ом! пар-ом!"

Ушел, с телегой возится,

Корова к ней привязана -

Он пнул ее ногой;

В ней курочки курлыкают,

Сказал им: "Дуры! цыц!"

Теленок в ней мотается -

Досталось и теленочку

По звездочке на лбу.

Нажег коня саврасого

Кнутом – и к Волге двинулся.

Плыл месяц над дорогою,

Такая тень потешная

Бежала рядом с прасолом

По лунной полосе!

"Отдумал, стало, драться-то?

А спорить – видит – не о чем,-

Заметил Влас.- Ой, господи!

Велик дворянский грех!"

– "Велик, а всё не быть ему

Против греха крестьянского",-

Опять Игнатий Прохоров

Не вытерпел – сказал.

Клим плюнул. "Эх приспичило!

Кто с чем, а нашей галочке

Родные галченяточки

Всего милей… Ну, сказывай,

Что за великий грех?"

Аммирал-вдовец по морям ходил,

По морям ходил, корабли водил,

Под Ачаковым бился с туркою,

Наносил ему поражение,

И дала ему государыня

Восемь тысяч душ в награждение.

В той ли вотчине припеваючи

Доживает век аммирал-вдовец,

И вручает он, умираючи,

Глебу-старосте золотой ларец.

"Гой, ты, староста! Береги ларец!

Воля в нем моя сохраняется:

Из цепей-крепей на свободушку

Восемь тысяч душ отпускается!"

Аммирал-вдовец на столе лежит…

Дальний родственник хоронить катит.

Схоронил, забыл! Кличет старосту

И заводит с ним речь окольную;

Всё повыведал, насулил ему

Горы золота, выдал вольную…

Глеб – он жаден был – соблазняется:

Завещание сожигается!

На десятки лет, до недавних дней

Восемь тысяч душ закрепил злодей,

С родом, с племенем; что народу-то!

Что народу-то! С камнем в воду-то!

Всё прощает бог, а Иудин грех

Не прощается.

Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех,

И за то тебе вечно маяться!

– --

Суровый и рассерженный,

Громовым грозным голосом

Игнатий кончил речь.

Толпа вскочила на ноги,

Пронесся вздох, послышалось:

"Так вот он, грех крестьянина!

И впрямь страшенный грех!"

– "И впрямь: нам вечно маяться,

Ох-ох!.."- сказал сам староста,

Опять убитый, в лучшее

Не верующий Влас.

И скоро поддававшийся

Как горю, так и радости,

"Великий грех! великий грех!"-

Тоскливо вторил Клим.

Площадка перед Волгою,

Луною освещенная,

Переменилась вдруг.

Пропали люди гордые,

С уверенной походкою,

Остались вахлаки,

Досыта не едавшие,

Несолоно хлебавшие,

Которых вместо барина

Драть будет волостной,

К которым голод стукнуться

Грозит: засуха долгая

А тут еще – жучок!

Которым прасол-выжига

Урезать цену хвалится

На их добычу трудную,

Смолу, слезу вахлацкую,-

Урежет, попрекнет:

"За что платить вам много-то?

У вас товар некупленный,

Из вас на солнце топится

Смола, как из сосны!"

Опять упали бедные

На дно бездонной пропасти,

Притихли, приубожились,

Легли на животы;

Лежали, думу думали

И вдруг запели. Медленно,