Соня раскрыла шкафчик, взяла Диану в руки, скорбно глядя в ее невидящие глаза, и сказала ей:

– Все из-за тебя, сука!

А затем дала мне ее. Холодный гладкий металл, заметная тяжесть и старинное искусство словно заряжали ладони энергией. Я погладила ровные щеки Дианы-красавицы. Лицо живое, кажется, вот-вот улыбнется. Скульптура заканчивалась на ключицах – жаль, не отлил мастер ее плечи и грудь. Но ее лицо завораживало. Действительно, дьявольская игрушка. Завораживает.

У Сони дрожал подбородок, глаза метали ненависть:

– Ты думаешь, это принесло счастье? Вот что это принесло – убили отца моего сына... И нас тоже убьют – меня и ребенка...

– Подожди, – сказала я, с трудом отводя взгляд от головы и устанавливая ее на место. – Ты думаешь, все связано с этим? Рассказывай, кто про это все знал и как это очутилось в вашей квартире?!

– Короче, Вова совсем не обрадовался этой бабке. Возни с ней было – не пересказать. Мы почем знали, что там у ней за хлам по комодам и сервантам лежит. Конечно, медведь впечатлил – он тоже стоит будь здоров. Ну, комнату Вова продал с грехом пополам, икона там еще была – икону продал, купил джип. А потом я говорю: все, хватит рисоваться, возвращайся в Тарасов, и нечего по Питеру гулять, пока не догулялся. Город большой, знаешь ли, охотников до добра много. Он одну статуэточку эксперту оттащил – ее чуть с руками не оторвали. Говорят, редкая ценность. Про Диану я уже говорила – для специалистов и коллекционеров это мечта и находка. Хотели мы, конечно, это все скопом продать и за границу навечно уехать, да решили немного подождать – пока малыш подрастет... Да и страшновато было. Мы все это запаковали как следует да на джипе в Тарасов и перевезли... И медведя даже в мешке к крыше прикрутили.

– Кто об этом знает? – спросила я, невольно повышая голос.

– Да никто. Скупщик антиквариата в Питере, мы к нему зашли да вышли. Там никто за нами не следил – это точно. А здесь... Здесь уж наверняка никто не мог знать. И родители наши не знают. Они знают, что была только коммуналка да старье какое-то, и все... В эту комнату никто не ходил. Это здесь полгода лежит – за полгода у нас гостей в доме не было... Сын сюда не ходил – не разрешалось... Жили как на пороховой бочке – пока не взорвались! Дожили вот. – Соня продолжала, уже глотая слезы: – С этого наследства все и пошло наперекосяк. У нас с Вовой была такая любовь, а с этой бабкой все рухнуло... Вова от меня отошел, отдалился, стал каким-то чужим, мне не доверяет ни в чем, бесконечно подозревает...

– У него были для этого основания? – постаралась помягче спросить я.

– Эх, да что уж теперь! – махнула она рукой. – Ну, появился у меня другой... Мне было тогда так плохо, так одиноко, а тут подвернулся такой вроде бы настоящий мужик...

Я постаралась изо всех сил сдержать наплыв отрицательных эмоций, нахлынувших при сравнении Абзаца с настоящим мужиком. Вот уж действительно – на вкус и цвет!..

– Но я любила и люблю Вову! – всхлипывала Соня. – А с этим мужиком было так... Как отдушина при плохом настроении.

– А ты ему, случайно, об этом не говорила? – поинтересовалась я, тыча пальцем в сервант.

– Ой, что ты, что ты! – замахала она руками, как мельница. – Да зачем мне это? Я с Вовой расставаться не собиралась – просто мне было так обидно, что он стал мне какой-то чужой, да и я его заподозрила в измене... Короче, тут подворачивается этот сосед... такой сильный, грубоватый немножко, ну, в общем, в моем вкусе!

Я изо всех сил постаралась не сплюнуть в сторону – сдерживало присутствие невозмутимой Дианы. Все-таки искусство и предметы старины как-то облагораживают, заставляют сдерживать отрицательные эмоции. Рядом с такой вот безмятежной извечной красотой даже киллер Абзац представляется в образе галантного кавалера семнадцатого века.

– А чем он занимается, твой сосед? – спросила я с невозмутимым видом.

– Н-не знаю точно. Всякими разными делами – как все сейчас. По образованию он, представляешь, музыкант – окончил Тарасовскую консерваторию.

Я так и села на подоконник.

– Кто? Этот твой сосед?

– Ну да. Я же говорю – по образованию. У него и скрипка есть, то есть футляр всегда лежит в комнате. Да бог с ним, Таня, какая разница? У нас чисто сексуальные отношения. И то были. Теперь я буду искупать былые грехи и вымаливать прощение.

– А тебе не показалось некоторым несоответствием такая мужественная внешность твоего друга и эта его скрипка? – попыталась я отвлечь Соню от дум покаянных, с трудом сдерживая смех.

– Не показалось, – отрезала Соня, давая понять мне неуместность расспросов о ее любовнике в день смерти мужа. Ясно все: святая простота Соня, юрист, между прочим, не видит под носом своим огромного слона – в футляре-то от скрипки киллер Абзац хранит что-нибудь наподобие винтовочки с оптическим прицелом.

– Соня, это очень важно – если ты хочешь, чтобы я нашла убийцу твоего мужа, подумай, кто знает о коллекции?! Может, кто-то видел, помогал выгружать, может, ты или Вова хоть как-то намеком проговорились?

– Я – не проговаривалась! А уж Вова не знаю. Ищи у его любовниц... Их поспрашивай. Он тоже, прости меня, господи, был жук еще тот! Да, мы это привезли, сами все в дом перетащили в коробках и в мешках. Людей, конечно, во дворе было полно.

– И сосед этот твой не интересовался, что это вы перетаскиваете?