– Нужда заставила, – буркнула я. – Сама только узнала, что торчу на Туретчине. Помнишь историю с фотографиями? Я тебе вкратце расскажу, что из этого вышло. Только ты садись за стол и обедай. Мне так легче будет. После моего рассказа тебе едва ли захочется есть… А ты мне нужна здоровой – на твою помощь уповаю. Только папику ни слова! Он и так нервный.

Алена слушала, разинув рот, но пропуская ложку мимо него – ближе к уху. Я корректировала направление. Всю правду, конечно, не рассказывала. Зачем пугать ребенка? В том числе всякими микроавтобусами, дежурящими у подъезда. Сейчас, можно считать, обстановка несколько разрядилась. Но Алена должна знать подлую сущность соседа.

Дочь, смыв с волос остатки неземного обеда, который она по неразумению обозвала пудингом с курицей, сразу же принялась за дело – разыскивать, в какой больнице находится Светлана Юрьевна. Честно говоря, никак не могла представить эту настоящую русскую красавицу на больничной койке. Насколько мы знали, Светка в новом браке фамилии долго не меняла – оставалась Николаевой, объясняя это тем, что хоть таким образом в душе хранит верность мужу, погибшему в автомобильной катастрофе много лет назад, но сейчас уже вроде бы носит фамилию своего нынешнего супруга. Сама она не любила делиться воспоминаниями, но вот ее тетка, проживавшая рядом с нами и завещавшая Светке квартиру после своей смерти, любила перемыть кости семье племянницы. Друг друга женщины терпеть не могли, но родственные отношения чтили. Больше всего Светку злило, что тетка упрямо зовет ее Ланой, придумав сокращенное имя, а дочь Светланы – исключительно «ребенком». Но надо отдать должное: ухаживала племянница за тетушкой на совесть.

Насколько нам было известно, Светлане, оставшейся после смерти супруга с маленькой дочерью на руках, пришлось несладко. Муж зарабатывал неплохие деньги, поэтому приходилось мириться с частыми его командировками. Но, похоронив супруга, Светлана нашла только небольшие сбережения. Где находилась основная часть денег, она так и не узнала.

Светка горбатилась на трех работах, девочка оставалась почти без присмотра. Иногда тетка делала снисхождение и приезжала посидеть с больным ребенком, но ни разу не осталась на ночь. Зато потом по телефону выдавала Светке кучу упреков, обвиняя в черной неблагодарности, – она, мол, вынуждена была сидеть в няньках целый день голодная: постная бурда, именуемая племянницей овощным супом, несъедобна, а фрукты, лежащие в вазочке, приобретены не иначе как на ближайшей помойке. Сосиски пахнут хозяйственным мылом, а ребенок давно вырос из своей курточки. Всплескивая руками и закатывая от возмущения глаза к потолку, Софья Михайловна трагическим голосом предрекала бедному ребенку панель. Если тот вообще выживет…

Светлана наведывалась к тетке в исключительных случаях – в редкие дни ее болезней. Причем одна. Ребенка привозить не разрешалось – девочка действовала на нервы больной женщине. В свои девяносто лет тетка обладала отменным здоровьем. Похоронив мужа и сына, за большие деньги продала прекрасную трехкомнатную квартиру в центре Москвы и стала нашей соседкой. Невестку с родной внучкой она именовала одним словом: «хабалки». Ни в чем себе не отказывала – ни в одежде, ни в питании, ни в отдыхе. Дважды в год выезжала за границу, еще два раза – в пансионаты. Когда закончились деньги от продажи квартиры, в ход пошли ценные картины и книги. У Софьи Михайловны была жесткая установка: жить на широкую ногу до самой смерти. В последнюю очередь она собиралась спустить драгоценности.

Светлана никогда не просила у нее денег. Даже взаймы. Тетка по этому поводу фыркала, а то и возмущалась – поскольку была лишена возможности лишний раз упрекнуть племянницу в том, что та неправильно строит свою жизнь. Но денег, так или иначе, не дала бы.

Умерла тетка неожиданно. У нее как-то начался приступ застарелого холецистита, с которым она мирно уживалась многие лета. Кряхтя и ворочаясь от боли, Софья Михайловна покорно принимала Наташкины инъекции баралгина и на некоторое время успокаивалась. От вызова «скорой помощи» категорически отказывалась, мотивируя это тем, что не может находиться в одной палате с посторонними людьми. Наконец не выдержала и в двенадцатом часу ночи вызвала из Бибирева Светку. Димка в эти сутки дежурил в больнице. Среди ночи мы поймали такси и силком доставили Софью Михайловну к Димке. Тот принял ее как родную и пообещал отдельный бокс. После анализов и осмотра тетка прямиком поехала в операционное отделение. К сожалению, камень прорвал оболочку желчного пузыря, содержимое вытекло в брюшную полость, и через несколько дней тетушка скончалась в реанимационном отделении от махрового перитонита. Светка потом на полном серьезе уверяла, что тетка умерла с досады – ей обещали изолированный бокс, а фактически подселили к какому-то старику…

Перед операцией тетка, скрежеща зубами от боли, передала Светлане ключи от квартиры и сообщила, что год назад оформила завещание на нее. Раздраженно перебив всплакнувшую племянницу, добавила, что оформление квартиры влетит Светке в копеечку. Она – не прямая наследница. Налог будет огромным. Поэтому ей следует продать кое-что из того, что племянница обнаружит в квартире. Одно условие: «хабалки» не должны получить ничего! Они загубили жизнь и карьеру сына Софьи Михайловны. Подающий большие надежды пианист был вынужден работать грузчиком на овощной базе, чтобы обеспечивать этих плебеек. Там и подхватил воспаление легких с последующим отеком… Племянница, относившая нелестное прозвище к себе, не сразу поняла, что на этот раз тетушка имела в виду невестку и родную внучку, о существовании которых Светлана давно забыла. Для тетки они вообще никогда не существовали, впрочем, как и Софья Михайловна для них.

Светка, став полноправной хозяйкой квартиры, в нее не переехала. Слишком тяготили прошлые отношения с теткой. Хорошо помню, как она плакала, устроив после похорон и поминок уборку. Такое впечатление, что находилась под неусыпным надзором покойной. Провозилась до часу ночи. И это несмотря на нашу помощь. На похороны пришло неожиданно много народа. На кладбище перед погребением тетки Светка искренне плакала и жалела, что не взяла с собой дочь. Софья Михайловна посмертно удостоилась таких дифирамбов от друзей и знакомых за свою ангельскую доброту, справедливость и прочая, прочая, что Светка ревела от своей черной неблагодарности к усопшей. Однако на поминках все встало на свои места. Подвыпившие подруги и друзья Софьи Михайловны расслабились и хором уговаривали Светочку забыть про слезы, ибо ей несказанно повезло, что она пережила тетушку. Потихоньку перечислялись крупные и мелкие пакости, которыми Софья Михайловна щедрой дланью наделяла друзей и знакомых. Какой-то пожилой джентльмен, похожий на крокодила, плакал крупными крокодильими слезами и жалобно просил соседей по столу подтвердить, что этого «аспида» закопали достаточно глубоко. Светка совсем ошалела. Время шло, а приглашенные помянуть Софью Михайловну, казалось, забыли не только про повод, по которому собрались, но и про время. Позвонив дочери, Светка попросила ее переночевать у соседки, поскольку возвращение домой затягивалось до утра. Умотавшись после уборки, она, позаимствовав у нас раскладушку и снотворное, улеглась в теткиной квартире. Кровать Софьи Михайловны ее пугала.

Около трех часов ночи к нам в квартиру раздался робкий звонок. Димка спросонья схватился за телефон. Я оказалась более сообразительной. За дверью с раскладушкой в руках и собственным пальтишком стояла Светка. Объяснений не потребовалось. Ясно: тетка решила достать племянницу и после смерти. Светлану уложили на диван, раскладушку отставили в сторону, но неудачно: позже она разложилась сама – прямо под ноги мужу, плетущемуся под утро с полузакрытыми глазами в туалет… Не скажу, что этот момент относится к категории особо приятных воспоминаний в моей жизни. Ничего нового о себе я от мужа не услышала. Светка – на диване в большой комнате – даже не проснулась. Так что в ее глазах я осталась очень умным и предусмотрительным человеком. А со стороны, как говорится, виднее…